— Так вы говорите: победа, Том?
— Победа, сэр! — твердо ответил Харди.
— Благодарение Господу, что я выполнил свой долг… — прошептал адмирал Нельсон и добавил совсем тихо: — Поцелуйте меня, Том…
Голос его прервался…
Флаг-капитан Томас Харди, не скрывая рыданий и обильных слез, склонился над командиром и другом, бережно приподнял голову адмирала и трижды поцеловал. Голова лорда Нельсона бессильно опустилась на подушку, веки в последний раз дрогнули, и наступил конец.
Непонятным образом в кокпит сразу набилось столько народу взглянуть на покойного и отдать ему последнюю дань уважения, что в крохотном помещении стало не продохнуть. Почти все плакали, не стыдясь этого, многие вставали на колени и почтительно целовали безжизненно свесившуюся вниз руку командующего. Хорнблоуэр сам с трудом сдерживал слезы, ощущая внутри себя ужасающую пустоту, словно со смертью Нельсона из души ушло что-то непередаваемо важное, близкое, связанное с ней неразрывными узами. Внезапно он почувствовал себя лишним среди этих людей, знавших Нельсона не первый год и сражавшихся под его командованием при Сан-Висенти, на Ниле, у Копенгагена и еще в десятке не столь известных баталий. Он застегнул и одернул ставший тесным из-за бинтов мундир и тихо, стараясь никого не задеть, пробрался к выходу.
На верхней палубе он отыскал свою команду, успевшую без него принять участие в абордаже и захвате «Буцентавра» и теперь наперебой хвастующуюся друг перед другом проявленной в рукопашной схватке доблестью. Никто не был ранен, а несколько поверхностных порезов можно было не принимать во внимание. Хуан Большой и Хуан Маленький вдвоем уложили своими навахами не меньше дюжины французов, а остальные, во главе с Мирандой, взяли в плен несколько офицеров вражеского корабля. Хорнблоуэр приказал всем отдыхать, а сам отправился на шканцы, чтобы получше разобраться в обстановке.
Трафальгарское сражение закончилось. Из 33 кораблей франко-испанского флота 3 были потоплены, 20 достались англичанам в качестве призов, адмирал Вильнев попал в плен [37] и только 10 кораблям авангарда под командованием адмирала Дюменуара удалось укрыться в Кадисской бухте. Величайшая угроза, нависшая над Англией, была полностью устранена. Больше никто не мог бросить вызов безраздельному господству на море Британского флота. Жаль только, что ценой победы стала жизнь величайшего флотоводца за всю историю Англии, но покойный и сам вряд ли смог бы пожелать себе более достойного конца. Он жил в ореоле славы и умер, как жил, навечно прославив свое имя.
Капитан Харди прервал размышления Хорнблоуэра.
— Капитан, вы сейчас свободны?
— Так точно, сэр.
— Очень хорошо. Главный хирург флота только что сообщил мне, что убыль личного состава на некоторых судах составляет больше десяти процентов, а на флагмане еще выше. Я полагаю необходимым, срочно отправить большую часть раненых в Англию. Для этой цели сейчас оборудуется одно из захваченных испанских судов. В бою корабль почти не пострадал. Мы намереваемся превратить его во «флейту», сняв пушки и разместив на батарейных палубах временный лазарет. Своего рода плавучий госпиталь…
— Понятно, сэр, — сказал Хорнблоуэр, которому вовсе не было понятно, каким боком это касается его.
— Вы не откажетесь, надеюсь, отвести его домой? — задал вопрос Харди.
Хорнблоуэр не поверил своим ушам. Любой из многочисленных «безлошадных» коммандеров или лейтенантов с большой выслугой, которых всегда полно при штабе командующего, сочтет за честь подобное предложение. Почему же флаг-капитан делает его ему, чужому, по сути дела, пассажиру, не имеющему никаких прав и даже временно не приписанному к эскадре?
Как бы отвечая на невысказанный вопрос, Харди продолжал:
— Я прошу вас об этом, потому что такова была последняя просьба командующего. И еще он просил вас передать м-ру Генри Марсдену, Секретарю Адмиралтейства, вот этот пакет, присовокупив его к вашему рапорту. — И капитан Харди протянул Хорнблоуэру запечатанный личной печатью адмирала конверт. — Теперь, полагаю, вопросов больше нет?
— Так точно, сэр! — ответил Хорнблоуэр.
ЭПИЛОГ
Сереньким хмурым небом и дождем пополам со снегом встретила Англия возвратившихся победителей, многим из которых предстояло еще месяцами валяться по госпиталям.
Капитан Хорнблоуэр привел двухпалубный линейный корабль «Андалузия», срочно переименованный в «Трафальгар» и переоборудованный под госпитальное судно, на Плимутский рейд в последний день октября 1805 года. Сдав раненых и временно полученный под команду приз портовым властям и выполнив все необходимые формальности, он смог, наконец, уединиться с женой и сыном в невзрачной квартирке на Извозчичьей Аллее.
Встреча была радостной и бурной. Мария тоже заразилась всеобщим ликованием, царившим во всей стране по получении известий о громкой победе английского флота, и смотрела на мужа с немым обожанием, как на какого-нибудь античного героя. Нельзя сказать, что ее отношение не льстило самолюбию Горацио, но уже через пару дней неумеренные восторги супруги стали его раздражать, вызывая тоску и желание снова оказаться на шканцах корабля, даже если это будет дрянной портовый лихтер.
По зрелому размышлению, Хорнблоуэр решил не ехать в Лондон, а отправить свой рапорт и письмо Нельсона на имя Марсдена по почте. Контр-адмирал Фостер собственноручно поместил оба документа в шкатулку, предназначенную для ближайшего курьера. Теперь оставалось только ждать развития событий и надеяться, что у чиновников Адмиралтейства хватит совести не забыть о тех обещаниях, на которые они не скупились, когда испытывали нужду в его услугах.
Как ни странно, ответ не заставил себя долго ждать. Уже на четвертый день Хорнблоуэр получил официальный пакет, в котором находилось письмо за подписью Марсдена. Сухие, казенные строчки послания разочаровали капитана, равно как и содержащееся в нем предписание «считать себя во временном отпуске, вплоть до особых распоряжений…» . Ни слова о его миссии, никакой реакции на благосклонный отзыв покойного адмирала Нельсона, ни строчки о новом назначении и ни малейшего намека на самостоятельное командование.
Трижды прочитав краткое письмо Первого Секретаря, Хорнблоуэр пожал плечами и с философским смирением отправился в госпиталь навестить раненого Буша. Буш был тяжело ранен при высадке абордажной команды на борт «Грозного», которую возглавил, согласно своему рангу второго лейтенанта. Сопротивление французы оказали только в самом начале. Бедняге Бушу просто не повезло, как не везло уже не первый раз. Да он и не переживал особенно по этому поводу, хотя врачи предрекали, что лечиться ему придется не меньше шести месяцев, пока раны окончательно не заживут.
Буш был единственным человеком, которому капитан мог поведать свои сомнения относительно будущего назначения, не опасаясь насмешки или тайного злорадства. Простая и чистая душа Буша всегда была чужда проявлению мелких и недостойных чувств, поэтому наедине с ним Хорнблоуэр позволял себе быть до конца откровенным.
Буш утешал посетителя как мог, особенно упирая на то, что его отправили в отпуск и приказали ждать.
В его устах это воспринималось чуть ли не как награда. В конце концов, Хорнблоуэр и сам начал склоняться к мысли, что полученное известие можно, в определенном смысле, рассматривать как обещание будущих благ, которые в настоящий момент предоставить ему Адмиралтейство, в силу каких-то причин, пока не имеет возможности.
Разговор перешел на самого Буша, тяжелое ранение которого ничуть не повлияло на его оптимизм. После лечения в госпитале он собирался поехать к сестрам и пожить с ними до полного выздоровления. Несмотря на половинное жалованье и очевидную несправедливость такого отношения к раненному на королевской службе, Буш не должен был в ближайшем будущем испытывать финансовых затруднений. При Трафальгаре было захвачено столько призов, что на долю старших офицеров эскадры приходилась умопомрачительная сумма в несколько сот тысяч фунтов стерлингов. Правда, число таких офицеров также было весьма значительным, но, при самом худшем раскладе, Бушу все равно причиталось от 700 до 1000 фунтов . На эти деньги он мог безбедно просуществовать не только полгода, упомянутые лечащим врачом, но и гораздо дольше.
37
Вильнев был вскоре освобожден, но во Франции был отдан под суд трибунала и покончил с собой в тюремной камере.