Большая гостиная была обставлена, а лучше сказать, заполнена вещами поразительной красоты. Почетное место в центре большой гостиной занимал кабинетный рояль эпохи Людовика XIV. Напротив него, в центре большой стены красовался итальянский буфет, весь уставленный французским и китайским расписным фарфором и богемским хрусталем.
У другой стены, между двумя резными дверями, под большим венецианским зеркалом в затейливой раме, стояло канапе, происходящее из тьмы веков. Рядом, на подставке из красного дерева, невесомо расположилась подлинная китайская ваза эпохи Мин. С другой стороны канапе уютно устроились два фазана, выполненные в технике email cloisonne.
У стены, что напротив окна, стояла антикварная консоль, а по бокам - две изысканных этажерки. На их мраморных полках и столешнице консоли в боевых порядках выстроились фарфоровые статуэтки различных стран и эпох. Здесь были статуэтки безе, из мейсенского фарфора, японского фарфора сацума, немецкой расписного майолики, еще чего-то, о чем Кузя не знал. Объединяло их одно - божественная красота.
В углах комнаты стояли четыре великолепных набора для камина.
- Проходите, Кузьма Петрович, присаживайтесь.
- Благодарю.
Разговор проходил так, что чужой человек никогда бы не догадался, что разговаривают хорошо знакомые люди. Кузьма для Карла Людвиговича в этот момент был только важным покупателем и никем больше.
Кузя прошел к канапе и прежде чем сесть, несколько секунд полюбовался на свое отражение в зеркале.
- Гораздо красивее, чем в жизни, вы не находите, Карл Людвигович?
- Нет, милейший Кузьма Петрович, нет. Вы достаточно привлекательны, чтобы не смотреться в венецианские зеркала, а довольствоваться обычными.
Кузя сел на канапе и выжидающе улыбнулся антиквару. Тот кивнул и прошаркал к узкому закрытому шкафу в углу комнаты, вынул из него длинный и тяжелый сверток и осторожно отнес к Кузе.
- Любуйтесь.
Кузя встал, сбросил с плеч тончайшую кожаную куртку, взял из рук антиквара сверток, аккуратно развернул. У него в руках лежала сабля в простых, но изящных ножнах. Он осторожно вынул ее из ножен, положил их на канапе и залюбовался на великолепный клинок, украшенный только силуэтом веточки цветущей сливы и тремя иероглифами. Притом, что это оружие было очевидно русской саблей, столь же очевидно было, что сделал ее японский мастер.
Подержав клинок на весу, Кузя скосил глаз на Карла Людвиговича. Тот приглашающе улыбнулся.
- Прошу Вас, Кузьма Петрович?
Кузьма кивнул, отошел на свободное пространство между окном и роялем и сделал несколько взмахов, перебрасывая клинок из одной руки в другую, еще несколько точных движений. Казалось, в его руке ожила молния. Наконец, он опустил благородное оружие, вернулся на место рядом с канапе и, отсалютовав, вложил клинок в ножны. Он сильно подозревал, что ему позволены эти безобидные упражнения с бесценной реликвией не только потому, что его мастерство было исключительно, но, в основном, потому, что это нравится Карлу Людвиговичу. Ну что же, хозяин - барин.
- Превосходно, Кузьма Петрович, - традиционно похвалил его антиквар, - Вы, как всегда, выше всяких похвал. Итак?
Кузя сделал многозначительную паузу, не выпуская из рук благородного клинка:
- Сегодня, я, пожалуй,.. - пауза стала глубже и более осязаемой, Карл Людвигович чуть насмешливо поднял бровь.
Он, конечно, разгадал маневр Кузьмы. Не пришел же к нему Кузьма просить отсрочки, в конце концов!
- Заберу ее с собой.., - закончил Кузя.
- Превосходно, - кивнул Карл головой, - Я рад, что вы так быстро выполнили свои обязательства.
Кузьма выплачивал драгоценную саблю частями. Сумма была настолько велика, что выплатить ее у, обычно, нестесненного в средствах Кузьмы, в один раз не было возможности. Он, внутренне поеживаясь, предложил своему шефу сто тысяч долларов сразу, а остальное в течение полугода. Антиквар подумал несколько мгновений, прикинул различные обстоятельства и согласился. Теперь Кузьма пришел забрать покупку раньше положенного срока на три месяца.
Воцарилась невозмутимая тишина. Оба наслаждались ею. Затем Кузя положил саблю на канапе, взял куртку, достал из внутреннего кармана толстый и большой конверт и положил его на столик рядом с вазой.
- Считайте.
- Помилуйте, Кузьма Петрович. Вы не такой человек, что бы делать глупости... такого рода.
- О! - Кравченко склонил голову, принося безмолвное извинение за бестактность. Затем сказал, - Да, о глупостях другого рода - у меня есть две флейты.
Антиквар по-птичьи повертел головой:
- О! Флейты,... Несомненно, вы сделали их сами?
- Несомненно. Из.., - Кузьма запнулся, подбирая слова, подходящие к этой обстановке, - традиционного материала.
Старичок оценил его такт, улыбнувшись лучиками морщинок вокруг глаз.
- Прекрасно.... Если вы на днях зайдете к Францу Альбертовичу, то он будет очень рад вас видеть. И флейты - тоже.
- Прекрасно. Я буду счастлив... доставить радость Францу Альбертовичу.
Карл Людвигович кивнул и сделал приглашающий жест. Кузя надел куртку, поднял саблю с канапе и, убрав ее в тубус, забросил за спину.
- Знаете, Карл Людвигович, я совершенно по-другому ощущаю теперь ее... удобство, вес.
- Я бы очень удивился, Кузьма Петрович, если бы это было не так...
Кузя вышел из квартиры шефа и поехал домой, справедливо полагая, что съемщики уже нашли в доме немало такого, что заставило их спешно уехать. Он только надеялся, что начали они не с гаража - ловить мандрагор было делом утомительным.
Глава 12.
Очередная лекция подошла к концу. Беляев еще раз оглядел присутствующих, кивнул своим мыслям, коротко скомандовал:
- Венедиктов, жду Вас на кафедре, - и вышел.
Молодой человек, к которому обратился Федор, удивленно пожал плечами, но пошел за доктором.
Федор стоял у порога кафедры, явно поджидая студента.
- Пришел? Пойдем.
Вдвоем они прошли в пустующую лабораторию. Федор закрыл стеклянную дверь и защелкнул замок.
- Итак, что Вас привело ко мне? - спросил Беляев, привычно пройдясь по кабинету.