У человека, говорящего с Кузьмой, похоже, был бесконечный запас терпения. Он доброжелательно ответил:
- Нас беспокоит не это...
- Вот как... - вздохнул Кузьма.
- Вы очень выдержанный человек, Кузьма Петрович.., - кивнул посетитель, - Но... Беспокоит ваша возможная реакция на некоторых делегатов саммита... Мы бы хотели, что бы вы не предпринимали никаких действий против них... Они приедут и уедут, а мы проследим, чтобы ущерб от их присутствия был минимальным...
- Вы уверены, что... сможете проследить?
- Уверены.
- Значит, никаких проблем, - кивнул Кузьма.
- Вы знаете, мы прекрасно понимаем ваш скепсис и ваше желание... ммм... поохотится. Там действительно будут... редчайшие... экземпляры. В других условиях мы бы сами попросили добыть нам... несколько...
- Я не стану угрожать нашим американским друзьям. Они в гостях. Права гостя святы.
Посетитель, с заметным облегчением, сказал:
- Я рад, Кузьма Петрович, что мы так легко пришли к взаимопониманию. Прекрасно! Так мы договорились?
- Пока вы... следите - да, договорились. Но стоит вам прозевать...
- Это мы понимаем. До свидания, Кузьма Петрович.
- Удачи вам.
Посетитель, не спеша, поднялся из кресла и, кивнув на прощанье, степенно удалился. Кузя вернулся к прерванным занятиям - смотреть на клинок и прихлебывать из фляжки.
Кузя прошел в интенсивную терапию, чтобы посмотреть, как там Леня. Леонид лежал в отдельной палате под новым немецким аппаратом жизнеобеспечения, Федор договорился использовать этот аппарат, как тестовые испытания. Кузя подошел к двери вплотную, но не открыл ее, увидев за стеклом, что место посетителя занято - у кровати Леонида сидела Оксана. Она держала его руку в своей, и горько плакала.
- Прости меня... пожалуйста, выздоравливай!
Кузя тихонько отступил, так, чтобы его не видела Оксана, и ушел. Сейчас Лене была нужнее Оксана, не Кузя.
Федор сидел на кафедре, поправляя красными чернилами с таким трудом выпрошенные у студентов рефераты. Вид у него был усталый и недовольный. Складывалось такое ощущение, что авторы этих произведений делали серьезное одолжение Беляеву самим фактом того, что вообще что-то написали. Медицинские познания его корреспондентов математик описал бы, как стремящиеся к нулю, а стиль и орфография - вообще не выдерживали никакой критики. Федор думал, что не надо было просить рефераты, а просто не допустить идиотов до сессии.
Он перекрашивал в красный цвет очередной медицинско-стилистический шедевр, когда в кабинет зашел Кузя.
- О! Рефераты! - увидел Кузьма знакомые произведения.
- Давай, умник, садись и проверяй, - гостеприимно сказал Федор, не желая мучаться один.
- Вот они мне сдались, - раскусил его маневр Кузьма.
- У тебя план по академической работе какой? - подошел Федор к вопросу с другой стороны.
- Я его выполнил! - нашелся Кузя.
- Ровно на половину, - ответил врач, знавший правду.
Кузя был непреклонен:
- Все равно, академическая работа не включает в себя тупение от чудовищных сочинений нынешней молодежи. Я еще не забыл, как сам писал всю эту жуть.
Кузя вздохнул и, помявшись, спросил:
- Федь, а ты... когда-нибудь... терял... любимых?
Федор молча кивнул, и перед Кузьмой стремительно возникла матовая поверхность, как ночью на Банковском мосту. Кузьма увидел бетонную камеру с дверью из стальных прутьев. Из коридора раздавались женские крики и стоны. Иногда, очень редко, по коридору раздавался утробный протяжный рев, от которого кровь стыла в жилах. На табурете, привинченном к полу, сидел Федор. Его рубашка была окровавлена, пуговиц на ней не было, один рукав разорван. Он держал голову обеими руками, словно боясь, что она вот-вот отвалится и упадет. От каждого крика или рева Федор весь передергивался и сильнее сжимал голову руками.
Неожиданно в коридоре раздался топот ног. Около его камеры случилась краткая возня и в нее вступили три высших чина СС. Это были штурмбаннфюрер СС Вольфрам Зиверс, гауптштурмфюрер Август Хирст и сам рейхсфюрер СС Гиммлер.
Все присутствующие говорили по-немецки, но Кузьма прекрасно знал этот язык и ему не составило никакого труда проследить за нитью разговора. Директор института Ананербе, Зиверс сказал, обращаясь к Федору:
- Старейший, мы пришли последний раз просить Вас об этой услуге.
Федор отнял руки от головы и отвернулся от пришедших.
- Мне, право, даже жаль, в который раз отказывать Вам, - глухо ответил он после недолгого молчания.
Хирст, раздул ноздри и сказал:
- Неужели Вы не понимаете, что это очень важно для науки!
Федор повернулся и посмотрел на «врача», на совести которого были тысячи загубленных жизней:
- Так же важно, как формалинить головы евреев? - меланхолически спросил Федор.
Хирст вспылил:
- Да что Вы себе позволяете?! - но осекся под холодным взглядом рейхсфюрера.
Федор осторожно встал с табуретки и, с некоторым трудом, выпрямился. Никто из вошедших не понял, каких усилий это ему стоило.
- Я ничего не стану делать, - сказал Федор уже другим, совершенно твердым тоном, - Не стану помогать Вам. Вам нужно бессмертие? Вы уже достигли его. Вы обрели бессмертную славу. Убийц и извращенцев, каких не видели даже Вавилон, Содом и Гоморра.
Гиммлер поморщился, затем коротко сказал:
- Тогда мы убьем ее.
Федор вздохнул и кивнул:
- Иногда смерть - это благо.
Трое эсэсовцев вышли из камеры. Федор остался один. Маленькая процессия проследовала по коридору и вышла в глухую дверь в его конце. В конце коридора остался солдат-часовой.
Федор провел рукой по волосам. В его ладони появилось красно-оранжевое перо. Он начал вращать его в пальцах, пока перо не превратилось в размытый силуэт.
Федор коротко рявкнул на весь коридор:
- Рядовой!
Солдат вскинул голову, и, посмотрев в сторону Федора, увидел вращающееся перо. Больше он уже ничего не замечал.
Федор позвал снова:
- Рядовой, ко мне!
Солдат, как сомнамбула, подошел к ячейке в которой был Федор. Федор стоял, устало привалившись к стене. Но в этот момент что-то изменилось и Кузьма увидел Федора глазами зачарованного солдата.