Трагедии

Несомненно, во всяком случае, что она существовала сама по себе и была древнее трагического строя. Вероятно даже, что она восходит ко временам доэллинским. Сооружения в форме ряда подымающихся над уровнем двора и пересекающихся под углом ступеней, — как бы широких сидений для зрителей, — найденные в критских дворцах Кносса и Феста, были истолкованы Эвансом как остатки театров[772]. Если это так, едва ли возможно предположить на минойской арене какое-либо иное зрелище, кроме священного действа, — быть может, прабуколического, сосредоточенного на отдаче пленников в жертву быку и на преследовании и убиении бога-быка. У эллинов употребление священных личин и богослужебной миметики встречается в разных культах[773], что сообщает им в большей или меньшей степени характер оргиастический. При ближайшем рассмотрении оно представляется отражением оргий Диониса, Артемиды и Деметры. К прадионисийскому кругу относится миметическое изображение рождества Зевсова на Крите[774], этой, как мы уверены, родине священных действий[775]; к Дионисову — различные переодевания. К циклу Артемиды — arktoi («медведицы») в Брауроне, выезд жрицы на оленях в Патрах; к циклу Деметры — обряд в аркадском Фенее[776]. Паллена, где жрица Афины рядится воинственною богиней, проникнута культом Диониса, как явствует из мифа о его борьбе с девою Палленой[777]. В Эфесе Посейдону приданы Дионисовы черты[778]: отсюда обряд эфесских «быков» (tauroi). Прадионисийский характер афинских буфоний показан в рассуждении о буколах. Два мальчика, совершающие очистительное омовение «нисходящего» в пещеру Трофония, зовутся «Гермиями»[779]: они вожди к подземному дионисийскому герою.

Тенедосская жертва Дионису двойного топора[780] привлекает в этой связи особенное внимание обрядовою подробностью надетых на копыта тельца котурнов[781]: итак, употребление последних чисто сакральная особенность подражательных богослужебных действ и усвоена трагедией из области мистической драмы. Стола (stole) — общее техническое обозначение одежды элевсинских жрецов и костюма трагических актеров во времена Эсхила[782]. Дельфийские Септерии, с их отроком факелоносцем, изображающим Аполлона и поджигающим хижину, где таится Пифон, восходят, как мы видели[783], к прадионисийскому периоду Дельфов и были преобразованы орфиками; Пифонова «хижина» (kalias) — уже трагическая skene, каковою прямо и означает ее Страбон[784].

В Коринфе, любившем богослужебное искусство (срв. § 2), dromena в память Меликерта, ипостаси Дионисовой[785], и детей Медеиных имели характер мистического и энтусиастического плача[786]: здесь перед нами как бы скрещение трех сил, влиявших на трагедию, — священных действ, френоса (§ 2) и, наконец, коринфского дифирамба, что явно указывает на внутреннее родство всех трех. Аттическая dromena рода Ликомидов в деме Флии[787] суть Дионисовы и древле-орфические действа[788]; они могли бы послужить одним из ранних импульсов развитию аттической драмы, если бы их можно было предполагать достаточно драматически по форме и если бы они не сосредоточились исключительно на священной легенде: как бы то ни было, их нельзя не учитывать как один из моментов воздействия мистерий на уже образующуюся трагедию. Наконец, сокровенные dromena самого Элевсина, которым, как мы видели, трагедия обязана и новым строением хора, и гиератическим велелепием постановки, род синкретического соединения культа Деметры с культом Дионисовым: недаром старейшие аттические предания сочетают приход элевсинской богини-матери с пришествием в Аттику Диониса, и его мистическое почитание в Элевсине приобретает основоположное для эсотерической религии последнего значения в самобытном мифотворчестве и обрядотворчестве вокруг имени Иакха, чей младенческий облик кажется другим аспектом орфического Загрея[789]. Имена афинского Диониса-Мельпомена и музы Мельпомены, становящейся мало-помалу музою трагической, провозглашают установленную орфиками связь между орхестрою Афин и городом певца Эвмолпа — Элевсином. Само происхождение великого элевсинца Эсхила естественно обращает его гений к трагедии.

В итоге этих сопоставлений намечается вероятность, что корректив священной драмы, существенно изменивший в Афинах дифирамбическое действо, имеет, в свою очередь, дионисийское происхождение. Маска и миметизм всегда от Диониса; и если маска мистерий облагородила личины народных действ, напечатлев на них свои возвышенные черты, это совершилось во имя Диониса и средствами того же Диониса. Идея же божественных страстей, лежащая в основе трагедии, была лишь углублена и действенность ее упрочена притоком новых энергий из той сферы, где эта идея в полноте своего содержания таилась и лелеялась, как в хранительном лоне.

772

...истолкованы Эвансом как остатки театров. — Evans A. J. The Palace of Minos at Knossos, 1921—1936. Vol. I—IV.

773

Schoemann, gr. Alterthümer, II, 3. Aufl., S. 433 et passim.

774

Diod. V, 77.

775

...родине священных действий... — Эту тему В. Иванов развивает в предыдущих главах, особенно в гл. VII, § 6—7 (с. 130): «...Ибо на Крите мы находим первые священные действа, как изображение рождества Зевсова или блуждание в Лабиринте: последнее, без сомнения, обусловило миф о Тесее и отроках, а не наоборот».

776

...обряд в аркадском Фенее. — В Фенее возле храма Деметры Элевсинской показывали знаменитую Глыбу (Петрому), которая представляла собой каменный ларь, раскрываемый во время праздника Деметры; извлеченные оттуда таблички содержали текст, предписывающий совершение неких обрядов: о них упоминает Павсаний (VIII 15 1—4). В частности, жрец Деметры должен был надеть хранившуюся в ларе маску и «постучаться в подземное царство». По фенейскому преданию, Деметра в поисках Персефоны приходила в их город и подавала всем, кто принимал ее в своем доме, стручковые плоды (кроме бобов, которые считались нечистыми). Arktoi — Медведица культовое животное Артемиды в Аттике, где жрицы облачались в медвежьи шкуры для отправления обрядов.

777

...из мифа о его борьбе с девою Палленой. — Дионисийство — лишь одна из составляющих мифологии Паллены: на полуострове Паллена (Македония) появились на свет гиганты; культ Афины Паллены отправлялся в одноименном аттическом деме. Дионис же считался убийцей отца Паллены — Сифона (Ситона), который вызывал на единоборство всех вожделеющих ее и убивал их (см. также другие варианты: Conon 10; Parthen. 6; Tzetz. Lyc. 1161).

778

...Дионисовы черты... В Гл. VII, § 2 (с. 118), В. Иванов пишет: «В результате проекции Дионисова островного культа на морскую стихию все многоликое мифологическое население последней образовало, можно сказать, один роскошно-оживленный дионисийский тиас».

779

Paus. IX, 39, 7.

780

...жертва Дионису двойного топора... — В гл. VII, § 7 (с. 124) и гл. VIII, § 2 (с. 142), В. Иванов пишет: «Цикл мифов о Кикне и Теннесе отражает малоазийскую борьбу какой-то древнейшей мусикийской общины, имевшей тотемом лебедя, против Аполлона, — и победу Аполлона над лебедями. Что лебединая община была оргиастической, можно с вероятностью заключить из союза с нею флейтистов. Теннес, спасенный, делается царем Тенедоса, изгоняет флейтистов и вершит суды двойным топором». Теннес (Тенн) был сыном Кикна (по другому варианту, Аполлона). По наиболее распространенной версии предания, легший в основу истолкования В. Иванова, вторая жена Кикна Филонома влюбилась в Тенна, но не смогла соблазнить его и, представив свидетелем флейтиста Эвмолпа, оклеветала Тенна перед отцом. Кикн посадил Тенна и его сестру Гемитею в ящик и бросил в море. Высадившись на о. Левкофрии, Тенн назвал его Тенедосом. Когда обман раскрылся, Кикн, побив камнями флейтиста и закопав живьем Филоному, отправился к Тенну, чтоб попросить прощения, но когда он причалил к берегу, Тенн топором отрубил конец; отсюда и греческая поговорка «отрубил тенедосским топором» (Paus. X 14 1—4; Apollod. epit. III 23—27). В Дельфах топор Тенна был посвящен Аполлону. Повествовательная разработка мифа, увязывающая разноплановые элементы в такую причинно-следственную сюжетную сеть, безразлична к рудиментам обряда, которые представляют главный интерес для мифологической реконструкции В. Иванова.

781

...тельца котурнов... — Упомянутые выше мальчики «Гермии» перед спуском в пещеру Трофония также должны были повязывать котурны. По сообщению Элиана (Hist. an. XII 34), на Тенедосе котурны перед жертвоприношением привязывали к копытцам новорожденных телят.

782

Pringsheim, archäol. Beiträge zur Geschichte des eleusin. Cults, S. 16 — Эсхил, по личному почину, не мог одеть своих актеров в элевсинские облачения (cf. Athen. p. 21-е: Aischylos u monon exeure ten tes stoles eupreian ktl. [Эсхил не только придумал изукрасить столу и т. д.]): он только широко воспользовался каким-то давно данным разрешением или указанием, которое могло исходить лишь из орфических правящих сфер.

783

...как мы видели... — В гл. III, § 4 (с. 30, 31), В. Иванов пишет: «Дельфийское обрядовое действо убиения Пифонова (Септерион), описанное Плутархом [Quaest. graec. 14], весьма показательно. Пифон предполагается обитателем хижины, что способствовало укреплению антропоморфического представления о нем как о прадионисийском герое; эта хижина в священном действе — то же, что в трагедии первоначальная куща (skene). В обитель Пифона, в сопровождении менад ... с зажженными светочами в руках, тайком, проникает отрок, изображающий Аполлона [по мифу, Аполлон убил Пифона на четвертый день от роду. — Г. Г.]. Опрокидывается жертвенный стол, как это делалось в чинопоследовании оргийных таинств; хижина поджигается светочами, возникает смятение, все опрометью бегут из дверей храма [другая повествовательная разработка того же обрядового мотива «опрокидывания жертвенника» и «поджога святилища» — в мифе о Ликаоне и его сыновьях, пожелавших накормить Зевса мясом убитого ими юноши: Зевс «опрокинул стол (это произошло там, где теперь находится Трапезунт) и уничтожил своим перуном Ликаона и всех его сыновей, кроме самого младшего Никтима» (Apollod. III 8 1). — Г. Г.]. После блужданий и полонения беглеца над ним совершается уставное очищение. Это страстно́е действо, по своему строю и духу всецело дионисийское, восходит древнейшими частями своего состава к обрядам тиад ... а в целом кажется продуктом литургического творчества орфиков. Печатью их синкретического умозрения отмечено то уподобление Аполлона Дионису, при котором первый почти утрачивает свои отличительные черты и превращается в эпифанию второго, как хоровожатого оргий, как Иакха элевсинских мистерий».

784

Str. VIII, p. 422: skene Pythonos. Что до других пифийских dromena, самое имя Herois и содержание действа, изображавшего Semelês anagôgê, принадлежат Дпонисову, а не Аполлонову культу: Charila восходит к прадионисийским обрядам фиад и относится к культу Диониса и Артемиды, подобно аттической (икарийской) aiora.

785

...ипостаси Дионисовой... — См. публикуемую выше I главу книги; яркость пандионисийской картины, рисуемой В. Ивановым, не отменяет того обстоятельства, что мифология моря и природных циклов старше дионисийства (в частности, мотив полета Фрикса и Геллы на златорунном баране связан с древнейшим солнечным культом, вокруг которого весь приведенный здесь материал может быть развернут в отвлечении от повествовательной последовательности — последнего этапа в истории оформления греческого мифа). Убийство Пифона Аполлоном истолковано как своего рода «самоубийство», или, точнее, поглощение «новой» (аполлоновской) эпифанией Диониса «старой» (прадионисийской, пифоновской) его ипостаси.

786

Philostr. her. XX, 24: ta men de Korinthiôn epi Melikertêi — kai hoposa hoi autoi drôsin epi tois tês Mêdeias paisin — thrênôi eikastai telestikoi te kai entheôi.

787

...рода Ликомидов в деме Флии... — В гл. VIII, § 9 (с. 151), В. Иванов пишет: «Главный культ Флии — культ Земли, именуемой Великой богиней и имеющей при себе, в качестве оргиастического мужского коррелата, некоего дионисоподобного бога, низведенного впоследствии в герои под именем Флия (Флей — равтительный Дионис). Слияние мужского буколического элемента и женского дионисийского произошло во Флии явно под орфическим влиянием». Ниже В. Иванов отсылает читателя к эннеатерическим (т. е. справляемым раз в девять лет) празднествам Семелы и Харилы (девушки, повесившейся от горя за причиненную обиду), коррелата Просимну (Полимну), а также к аттическому обряду Эоры: в память о самоубийстве икарийских девушек на ветках деревьев развешивали куклы, маски, другие апотропеи (ср.: Eisler R. Op. cit. S. 278; Serv. Verg. Georg. II, 389).

788

Олену, Памфу, Орфею приписывались epê pepoiemena eis Erôta, hina epi tois dromenois Lykomidai kai tauta âidesin (Paus. IX, 27, 2). Их гимны Дионису должны были, как в Дельфах, быть дифирамбами, и вместе с тем они были drômena: итак, вот другой вид exarchontôn ton dithyrambon, и уже несомненно o pathe Dionysu (в орфическом смысле). Срв. гл. IX, § 3.

789

...орфического Загрея. — В гл. IX, § 3 (с. 167), В. Иванов пишет: «Один и тот же бог — Аид и Дионис, его же во имя безумствуют и исступляются. Трудность упомянутого отождествления в религии эсотерической проистекала из той чисто исторической причины, что подземный Зевс [т. е. Аид] был, по своей сущности, пра-Дионис, и новоявленный сын Зевсов не мог заменить своего же древнего двойника. Таинственный же смысл различения в кругу посвященных был более глубок: с древних времен мы находим в эллинской феологии и мистике отчетливое признание ипостасности, т. е. утверждение нераздельности и неслиянности лиц божества, по существу единого: и элевсинский Дионис, младенец Иакх, должен был быть различаем от подземного Зевса: как ипостась сыновняя, коей единственно принадлежат атрибуты божественного рождения, смерти и воскресения. Эсхил, посвященный или слывший таковым в Афинах, не отожествляет подземного Зевса с Дионисом: «Прости, Загрей, и ты, гостеприимный царь!» — говорит его Сисиф, уходя из подземного царства. Однако тот же поэт называет Загрея то сыном Аида, то — в «Египтянах» — прямо Плутоном. Зевс, в ипостаси отца и в ипостаси сына, является в подземных обителях двуипостасно-единым Аидом — Загреем; но собственно Дионис мыслится в образе младенца Иакха».