На прощание я перечел рукопись Орестеи. В ней имеются описки и потому при печатании необходимо наблюдение авторитетного лица, могущего разобраться и в стихосложении и в греческом оригинале. Впрочем описок очень немного. Нет также примечаний и вступительных статей.
Ваше письмо имеет пометку Roma Quattro Fontane[950].
Когда-то и когда ли...? Нет, не доведется попасть в эти прекрасные места, нечего и думать... А Вы, может быть, в Риме тоскуете по родным переулкам и хотели бы встречи с друзьями не у «Четырех фонтанов» и где-нибудь на «Собачьей Площадке»? Уж так устроен человек — и вдали от отчизны нехорошо, и прикованность к ней не удовлетворяет. Желаю Вам всего лучшего, скорого выхода Орестеи, обязательно ранее Госиздат’а (на это у Вас все данные). Будьте здоровы. Преданный и любящий Вас.
Мы видели, что оригиналы ивановского перевода были возвращены автору через три дня после того, как наличие их в издательском портфеле было последний раз зафиксировано в регистрационной карточке. Несомненно, не одно сознание крайней ограниченности собственных издательских возможностей руководило М. В. Сабашниковым (так и не сумевшим возобновить с должным размахом выпуск «Памятников мировой литературы»). Издателем двигали душевная щедрость и безграничное уважение к духовному и интеллектуальному труду. Рукописи Эсхила к Сабашникову, по всей видимости, не вернулись — в издательстве до начала 30-х годов регулярно проходили инвентаризации, но на эсхиловских карточках соответствующих помет нет[951].
По всей вероятности, в связь с предполагавшимся гахновским изданием необходимо поставить тот факт, что на заседании Комиссии художественного перевода при литературной секции ГАХН 7 октября 1926 г. в план работы был включен доклад А. Г. Челпанова «Орестея в переводе В. Иванова»[952]. К сожалению, никаких указаний, состоялось ли это чтение, найти не удалось[953].
Поскольку речь зашла о гахновских протоколах, приведем выписки из них, показывающие, что в это время метрические и стилистические опыты ивановского перевода воспринимались как новация, оставались дискуссионными. Вот фрагменты тезисов к докладу С. М. Соловьева «О переводе трагедий Сенеки»: «Общие принципы художественного перевода древних. Преимущество старых переводов (Гнедича и Жуковского) перед новыми (Зелинского и В. Иванова). Полная точность невозможна в поэтическом переводе. Иногда необходимо жертвовать точностью смысла требованиям благозвучия русской речи. Славянизмы и архаизмы законны при передаче на русский яз<ык> поэзии греков и римлян, но здесь важно сохранить чувство меры, что иногда забывают Зелинский и В. Иванов. При переводе собственных имен следует сохранять те формы, которые приобрели право гражданства в русской поэзии, а не восстанавливать формы грамматики, как делает В. Брюсов»[954]. В той же Комиссии художественного перевода 12 мая был заслушан доклад С. И. Радцига «О переводе произведений античной литературы так наз<ываемым> размером подлинника». Сколько можно судить по цитатам в протоколе, тут материал для обсуждения дали в основном ивановские переводы из лириков, но, при единстве переводческих установок поэта, дискуссия должна была иметь в виду и переложения эсхиловские. С. И. Радциг, как известно, последовательно не принимал ивановского эквиметризма, но его оппоненты И. К. Линдеман и А. И. Ромм этот принцип защищали[955].
Спешность гахновского предприятия не оставляла Иванову возможности оснастить перевод когда-то замышлявшимся аппаратом. Он был вынужден ограничиться печатаемым нами в Дополнении самым кратким «Предисловием переводчика», вместе с которым прислал в Москву и указания, как бы ему хотелось увидеть оформленным издание.
Никаких сведений о том, как складывалась судьба книги в ГАХН’е, найти не удалось. Иванов, разумеется, знал о безуспешности попытки. Материальные условия, в которых его семья оказалась в Италии, были достаточно плохи, и М. Горький попытался помочь поэту[956]. Выражая Горькому «глубочайшую благодарность за оказанную поддержку», Иванов в письме перебирал возможные формы своего литературного сотрудничества с советскими издательствами; в частности, он сообщал: «Праздно валяется в Академии Худож<ественных> Наук и мой перевод Эсхила, очень важный — говорю объективно — для нашей культуры и Академией, в спешном порядке (!), полученный от Изд<ательс>тва Сабашниковых»[957]. Иванов не знал, что дни ГАХН’а были уже сочтены. Уже когда и академия сама была давно ликвидирована (одновременно, собственно, с «Издательством М. и С. Сабашниковых» и всей системой институтов, определявших жизнь нашей культуры в первое пореволюционное десятилетие), в декабре 1933 г. Л. Я. Гуревич направила в Литературный музей два ивановских автографа с пояснительной запиской: «Ненапечатанное предисловие Вячеслава Иванова к его переводу трилогии Эсхила «Орестея» и его распоряжения относительно оформления подготовленной к печати книги, которую намеревалась издать Гос<ударственная> Академия Художественных Наук. Было прислано В. Ивановым из Рима Ольге Александровне Шор для исполнения, а ею передано для той же цели мне перед ее отъездом в Италию, где она остается, занятая своим обширным трудом, и поныне. Передаю в Музей, т. к. не считаю целесообразным хранить у себя»[958].
951
Скрупулезности ради необходимо оговорить, что в судьбе «сабашниковского» портфеля много неясностей, в том числе и во всем, касающемся ивановских рукописей. Пометки наличия при инвентаризациях 1921—1929 гг. имеются на карточках «Алкея и Сафо» и ивановских переводов из Новалиса (ГБЛ, ф. 261.24.1. Л. 3, 5), притом что первая рукопись сохранилась в архиве издательства, а местонахождение второй нам неизвестно. С другой стороны, не имеют инвентаризационных помет карточки на рукописи «Пира» Данте, «Греческих лириков» (та и другая включали переводы Иванова) и ивановской брошюры «О Гомере» (там же, л. 83, 92, 143), из них «Пир» и сейчас налицо, а двух последних рукописей мы не имеем. Как известно, издательство Сабашниковых было ликвидировано путем слияния ряда частных предприятий в кооперативное издательство «Север». В инвентарных описях последнего также отмечается, под 1931 и 1933 гг., наличие «Алкея и Сафо», «Пира» и не упомянуты трагедии Эсхила (ГБЛ, ф. 261, 10.2, л. 1 и об.).
952
ЦГАЛИ. Ф. 941.6.52. Л. 1. Тогда и там же было намечено и чтение С. М. Соловьевым перевода «Орестеи» (лапидарность протокольной записи не позволяет понять, чей перевод — собственный или чужой — намеревался читать Соловьев). На гахновский пласт материалов с обыкновенной своею доброжелательностью обратил наше внимание М. Л. Гаспаров.
953
Скорее всего, оно не состоялось, так как не зарегистрировано в печатном отчете академии (Государственная академия художественных наук. Отчет: 1921—1925. М., 1926. С. 29).
954
Там же. Ед. хр. 41; заседание 11 декабря 1924 года Ближайшая параллель этому — в предисловии С. Соловьева к «Прикованному Прометею», где говорится: «Язык Эсхила можно сравнить с Языком Державина и Боратынского последних лет... Чтобы передать характер языка Эсхила в русском переводе, мы пользовались архаизмами, славянизмами, однако соблюдая в них должную меру... Но перевод этот (Д. С. Мережковского. —
956
См. письмо Горького к П. С. Когану от 7 марта 1929 г. — ЛН. М., 1963. Т. 70. Горький и советские писатели: Неизданная переписка. С. 213.