Я сам себя освободил — легко, безо всякого труда.
И он не заковал тебе рук в оковы узников?
В том-то и состоит причиненная ему обида, что он, думая меня вязать, даже не коснулся меня, а наслаждался в одном лишь своем воображении. Найдя у яслей, близ которых он велел меня запереть, быка, он стал скручивать ему веревками колена и копыта, с трудом переводя дыхание, обливаясь потом, кусая губы. А я между тем [620] спокойно сидел вблизи и смотрел на его усилия. В это время явился Вакх, потряс дворец и зажег огонь на могиле матери; когда Пенфей увидел это, он — воображая, что дворец горит, — стал метаться туда и сюда, приказывая рабам носить речную воду, и вся челядь засуетилась, понапрасну трудясь. <Этим он занят и поныне,> а я, спокойно вышедши из дворца, вернулся к вам, не обращая внимания на Пенфея.
Но вот мне кажется — судя по стуку сандалий внутри дома, — что он собирается тотчас появиться перед дворцом. Что-то скажет он, после всего, что случилось! Но как бы он ни горячился, мне не трудно будет противостоять ему; мудрому человеку приличествует соблюдать [640] разумное хладнокровие.
ТРЕТЬЯ СЦЕНА
Вообрази, что за странное приключение! Бежал тот чужестранец, который только что был в моей власти, будучи закован в цепи. (Замечает Диониса, стоящего вблизи в полусмиренной, полунасмешливой позе.) Но что я вижу! это он. Что это значит? Как удалось тебе проникнуть наружу и явиться перед дверьми моих чертогов?
Остановись и замени свой гнев спокойствием духа.
Как освободился ты от оков? Как проник ты наружу?
Ведь я говорил тебе — или ты не расслышал? — что кто-то освободит меня.
Кто такой? Ты все говоришь одну странность за другой! [650]
Тот, кто даровал смертным плодоносную виноградную лозу.
<Нет! это бред сумасшедшего, это сплошное бешенство!>
Упрек в бешенстве почетен для Диониса.
Заприте все ворота стены, окружающей кремль. (Начальник с частью стражи удаляется; Пенфей вздыхает свободнее.)
Что же ты думаешь? Разве боги не сумеют перешагнуть через стену?
О да, ты мудр, мудр — а все-таки, где мудрость была уместна, там ты ею не воспользовался.
Напротив; именно там я умею ею пользоваться, где она всего уместнее.
Но обратись сначала к этому человеку и выслушай его весть; он пришел с гор рассказать тебе кое о чем. (Замечая, что Пенфей хочет дать страже знак обступить его, с насмешкой.) А я останусь в твоем распоряжении и не убегу.
ЧЕТВЕРТАЯ СЦЕНА
Пенфей, владыка нашей фиванской земли! Я прихожу с высот [660] Киферона, которых никогда не покидает сверкающий покров белого снега...
А что за важная весть заставила тебя прийти?
Вакханок могучих видел я, государь, легкой ногой бежавших из нашей земли, и пришел возвестить тебе и гражданам об их неслыханных и более чем удивительных делах... (Пенфей болезненно прижимает руки к сердцу; пастух в смущении прерывает начатую речь и обиженным тоном спрашивает.)
Но я хотел бы узнать, должен ли я откровенно сказать тебе, как там все обстоит, или же мне умерить свою речь; боюсь я быстроты твоих решений, государь, боюсь твоего вспыльчивого и слишком [670] повелительного нрава.