Запомним фамилию Крымова и его планы, к которым нам ещё предстоит вернуться, а пока обратимся вновь к положению на Чёрном море, где, благодаря усилиям адмирала Колчака, в течение трёх месяцев после переворота (то есть по меркам революционным, когда события вообще сменяют друг друга с головокружительной быстротой, — чрезвычайно долго) не только сохранялись дисциплина и боеспособность, но и происходило нечто неожиданное: именно матросы, «братишки» которых на Балтике уже запятнали себя кровавыми расправами с офицерами, становились здесь «элементом порядка», в ряде случаев обуздывая солдат, быстро разложившихся и рвавшихся по домам — «делить землю».
Такую моральную устойчивость черноморцев (пусть и относительную и не слишком долговечную) нельзя приписать ничему иному, кроме высокого авторитета Командующего Флотом и даже более — того иррационального, не поддающегося до конца объяснениям обаяния, ореола, которым была окружена героическая фигура Колчака и который далеко не всегда соответствовал реальности: в порывах преданности революционные матросы готовы были приписывать своему кумиру поступки, совершенно для него немыслимые («Может, опять Миколашку наговорить хотят?» — передаёт современник матросские пересуды о совещании командного состава. — «Н-но, браток, там сам Колчак!» — «А что тебе Колчак?» — «Н-но, браток, Колчак не даст. Колчак сам в есеры записался!»[33]).
Это тем более примечательно, что Александр Васильевич по всему складу своей личности был не способен подыгрывать и идти на поводу у толпы, не говоря уж о том, чтобы спекулировать революционною фразой и искать популярности на открывавшихся новых путях: в дни, когда, по словам генерала Деникина, «оппортунизм» был «не только слабостью, но и преступлением»[34], адмирал Колчак являл собою образец твёрдости и непреклонности.
Как нельзя лучше проявилось это в речи Колчака, произнесённой 25 апреля 1917 года перед членами Офицерского союза Черноморского Флота, а также делегатами от матросов, солдат и рабочих. Ни слова лести, ни одного реверанса в сторону Временного Правительства, ни намёка на попытку приспособиться (хотя бы и из самых благих побуждений!) к господствующим в «Свободной России» настроениям нет в словах адмирала. «Я хочу сказать флоту Чёрного моря о действительном положении нашего флота и армии, о том, что из такого положения вытекает, как нечто совершенно определившееся, и какие последствия влечёт это положение в ближайшем будущем. Я буду говорить об очень тяжёлых и печальных вещах, и я долго думал, говорить ли о них совершенно откровенно, так как многих слабых людей это сообщение могло бы привести в состояние, близкое к отчаянию, к представлению, что всё потеряно и выхода из создавшегося положения нет. Но я не буду считаться с ними — я буду говорить для сильных и твёрдых людей, способных хладнокровно и спокойно смотреть в глаза надвигающейся катастрофе, обдумать и взвесить её значение, а затем делом и поступками её предотвратить»[35], — такова принципиальная позиция адмирала, и она сохранится до конца, в течение всех грядущих смутных лет России, которой и полтора года спустя, уже Верховным Правителем, он не сможет предложить ничего, кроме тернистого пути «труда и жертв».
Колчак ставит диагноз: «Мы стоим перед распадом и уничтожением нашей вооружённой силы во время мировой войны, когда решается участь и судьба народов оружием и только при его посредстве. Причины такого положения лежат в уничтожении дисциплины и [в] дезорганизации вооружённой силы и последующей возможности управления ею или командования». Колчак предупреждает: «…Явление дезорганизации комсостава, крайняя трудность и даже невозможность военной работы, удаление и вынужденный уход многих опытных начальников и офицеров, лучшие из которых ищут места в армиях наших союзников для выполнения долга перед Родиной, с одной стороны, и явления сношения с неприятелем и дезертирство, с другой, создают грозные перспективы в будущем». Колчак обличает: «Жалкое недомыслие, глубокое невежество, при полном отсутствии военной дисциплины, сознания долга и чести, вызвали это «братание» (с противником на сухопутном фронте. — А.К.)…» Колчак предлагает слушателям альтернативу: «…Если дух армии изменится в лучшую сторону, если мы сумеем создать в ближайшие дни дисциплину, восстановить организацию и дать возможность комсоставу заняться оперативной работой, мы выйдем из предстоящих испытаний достойным образом. Если же мы будем продолжать идти по тому пути, на который наша армия и флот вступили, то нас ждёт поражение со всеми проистекающими из этого последствиями». Колчак иронизирует: «Суждения обитателей, собравшихся в горящем доме, о вопросах порядка следующего дня приходится признать несколько академичными». Колчак убеждает: «Текущая война есть в настоящее время для всего мира дело гораздо большей важности, чем наша великая революция. Обидно это или нет для нашего самолюбия, но это так, и, совершив государственный переворот, нам надо прежде всего подумать и заняться войной, отложив обсуждение не только мировых вопросов, но и большинство внутренних реформ до её окончания». Наконец, Колчак указывает выход: «Первая забота — это восстановление духа и боевой мощи тех частей армии и флота, которые её утратили, это путь дисциплины и организации, а для этого надо прекратить немедленно доморощенные реформы, основанные на самомнении и невежестве»[36]… Но был ли услышан адмирал Колчак?
33
34
Быховский альбом // Белое Дело. Летопись Белой Борьбы. [Кн.] II. [Берлин]: книгоиздательство «Медный Всадник», [1927]. С. [11].
35