2. «Таганрог, генералу Романовскому, на № 010276. Переброска частей генерала Говорущенко на левый берег Волги имеет целью скорейшее соединение с войсками Верховного правителя и намечалось в связи с передачей в состав Кавармии 2-го Донского корпуса и обещанным прибытием второй пластунской бригады, о начале переброски которых Кавармии я был телеграфно уведомлен. Отход Уральцев на восток и намеченная передача донцам вновь второго корпуса, задержании в Добрармии второй пластунской бригады и приказание направить туда же терцев, конечно в корне меняет положение. При этих условиях не только перебросить что-либо на левый берег Волги в район Камышина не могу, но от всякой активности в северном направлении вынужден отказаться. Боевой состав армии таков, что при приказании действовать одновременна на Астраханском и Саратовском направлениях последние могу лишь наблюдать. Царицын, 16-го июля 1919 года. № 01549. Врангель».
Войска Адмирала Колчака, не поддержанные нами, были разбиты. Оренбуржцы положили оружие, и лишь горсть Уральцев в безводных степях продолжала оказывать врагу сопротивление. Покончив с Сибирскими войсками, противник стал спешно сосредоточивать свои части к Саратову, имея целью, обрушившись на ослабленную Кавказскую армию, отбросить ее к югу и тем обеспечить коммуникации своего восточного фронта.
Письмом от 29 июля я обратился к Вам, указывая на тяжелое положение моей армии и на неизбежность, благодаря нашей ошибочной стратегии, поворота боевого счастья. Я получил ответ, где Вы указываете, что, «ежели бы я следовал советам моих помощников, то Вооруженные Силы Юга России не достигли бы настоящего положения». Мои предсказания сбылись и на сей раз:
Кавказская армия под ударами 10, 2, 11, и 4-й Армий красных была отброшена к Югу, хотя с беспримерной доблестью и разбила, опираясь на укрепленную Царицынскую позицию, все 4-ре неприятельских Армии, но сама потеряла окончательно возможность начать новую наступательную операцию.
Отбросив к югу мою армию, противник стал спешно сосредоточивать свои силы для прикрытия Москвы и, перейдя в наступление против армии генерала Май-Маевского, растянувшейся на огромном фронте, лишенной резервов и плохо организованной, легко заставил ее начать отход.
В то время, когда Добровольцы победоносно двигались к сердцу России и слух Ваш уже улавливал перезвон московских колоколов, в сердца многих из Ваших помощников закрадывалась тревога. Армия, воспитываемая на произволе, грабежах и пьянстве, ведомая начальниками, примером своим совращая и войска, — такая армия не могла создать Россию.
Не имея организованного тыла, не подготовив в тылу ни одной укрепленной полосы, ни одного узла сопротивления и отходя по местности, где население научилось ее ненавидеть, Добровольческая армия стала безудержно катиться назад.
По мере того как развивался успех противника и обнаруживалась несостоятельность Вашей стратегии и Вашей политики, русское общество стало прозревать. Все громче и громче стали раздаваться голоса, требующие смены некоторых лиц командного состава, предосудительное поведение которых стало достоянием общества, и назывались имена начальников, имя которых среди общего падения генералов оставалось незапятнанным.
Отравленный ядом честолюбия, вкусивший власти, окруженный бесчестными льстецами, Вы уже думали не о спасении Отечества, а лишь о сохранении власти.
17 октября генерал Романовский телеграммой запросил меня, какие силы мог бы я выдвинуть из состава Кавказской армии на помощь Добровольческой. Я телеграммою от 18-го октября за № 03533 ответил, что «при малочисленности конной дивизии — переброской 1—2 дивизий дела не решить». Остающиеся части Кавказской Армии, ввиду их малочисленности, я предлагал свести в отдельный корпус, оставив во главе его генерала Покровского.
Стратегическое решение напрашивалось само собою — объединение сосредоточенных в районе Купянска 4-го Донского, 3-го Конного корпусов, Терской отдельной Донской дивизии с вновь перебрасываемыми тремя с половиной кубанскими дивизиями и использование для управления конной массой штаба Кавказской армии. На этом решении настаивали все три командующих армиями, в том числе и генерал Май-Маевский, но в желании старших военачальников, армии и общества видеть меня во главе войск, действующих на главнейшем направлении Вы уже видели для себя новую опасность. Еще при взятии Царицына, когда бывший все время начальником штаба моей армии генерал Юзефович предложил сосредоточить в районе Харькова крупные массы конницы, объединив их под моим начальством, Вы на совещании высказали достойное Вас предположение, что мы стремимся «первыми войти в Москву». Теперь падение обаяния Вашего имени Вы видели не в Ваших ошибках, а в непостоянстве толпы, нашедшей себе нового кумира. Из Кавказской армии были взяты только две дивизии, и, хотя впоследствии сама обстановка вынудила Вас перебросить все три с половиной дивизии, но время было упущено безвозвратно, и вводимые в бой по частям войска терпели поочередно поражение. Еще 21 ноябри Вы, в ответ на мои повторные настояния, писали мне, что после детального обсуждения «отказываетесь от предложенной мною перегруппировки, а через 10 дней, когда выяснилась уже потеря Харькова и неизбежный отход в Донецкий бассейн, Вы телеграммой вызвали меня для нового назначения, «принятия Добровольческой армии с подчинением мне конной группы». Об оказании серьезного сопротивления противнику думать уже не приходилось, единственное, что еще можно было сделать,— это попытаться вывести армию из-под удара, вывести армию и, отведя ее на соединение с Донской армией, прикрыть Ростовское направление. Я это сделал после тягчайшего 550-верстного флангового марша.