-- Теперь моя шляпа -- счастливейшая шляпа в мире!..
-- Почему? -- спросила Ольга Викторовна, лукаво щуря на него глаза.
-- Ваши руки -- ласкали ее, -- с актерским пафосом проговорил рецензент, в упор глядя на нее.
Ольга Викторовна покраснела и потупилась. "Подлец!" -- выругался мысленно Кедров, едва сдерживая кипевшее в нем раздражение...
В парке гуляли недолго. Солнце закатилось, от прудов подымался туман, становилось сыро.
-- Мне холодно, -- сказала Ольга Викторовна, пожимая плечами, прикрытыми только легким вуалем платья.
Аргонский снял свою пелерину и набросил ее на плечи молодой женщины. На Кедрова это произвело такое впечатление, как будто сам Аргонский, а не его плащ, заключил ее в свои объятия. Ольга Викторовна с удовольствием завернулась в пелерину, поблагодарив рецензента нежным взглядом.
-- Здесь действительно можно простудиться, -- сказал Кедров: -- пойдем домой...
По дороге к озеру зашли в фруктовую лавку и купили корзинку земляники. Потом долго сидели на пристани, ожидая парохода, который переправлял дачников с одного берега на другой -- от вокзала к парку и обратно...
Наступила тихая, полусветлая ночь середины июля. Белые ночи уже кончались, но задумчивый, красный свет ночной зари долго еще держался на небе, отражаясь в озере огненной бездной. По берегам темнели рощи и дачные сады, окутанные сизой, ночной дымкой. Под навесом пристани было тихо и как-то грустно от зари, смотревшей в просветы между столбов, поддерживающих крышу. В дальнем углу сидели два студента и девушка; все трое тихо, почти шепотом, о чем-то разговаривали. Девушка прижималась к одному студенту плечом; другой держал ее руку и время от времени наклонялся и целовал ее пальцы. Девушка тихо смеялась и отдергивала руку. Через несколько минут он снова овладевал ее рукой и нежно, благоговейно прикасался губами к ее пальцам, целуя каждый отдельно.
Кедров смотрел на них и тоскливо думал о том, что его жизнь изменилась, стала трудной, мучительной, тревожной, чрезвычайно сложной и непонятной. Когда-то и он, вот так же, целовал пальцы жены, и она отвечала ему таким же радостным смехом любви и счастья. Это было всего три года тому назад. Он не переставал ее любить все время, и теперь любил даже сильней, мучительней, глубже. Она же чуть ли не со второго полугодия их женитьбы, перестала искать его ласк, уже не отвечала на них, смотрела на него холодными, чужими, равнодушными глазами, иногда вовсе не замечала его присутствия. Все ее интересы, все внимание сосредоточились на нарядах, на заботе о своей внешности, на том, чтобы нравиться возможно большему числу других мужчин. И кто бы за ней ни ухаживал, будь это самый неинтересный, самый ничтожный человек -- она с удовольствием принимала его ухаживанья, как женщина, изголодавшаяся по вниманию и поклонению и постоянно жаждущая их. Дома же, при муже, она ходила непричесанная, в распущенном халате или матине, всегда зевающая, недовольная, раздражительная, изводящая прислугу мелочной придирчивостью, а мужа -- вечными упреками в том, что ей скучно, что у нее пустое, однообразное, бессмысленное существование, что он погубил ее жизнь...
Кедров тяжело вздохнул и посмотрел на жену. Она сидела на скамье, откинувшись спиной, на перила, склонив голову к плечу. При тусклом, холодном свете немеркнущей ночи лицо ее казалось необыкновенно бледным и глаза неестественно большими. Закутанная до подбородка в черную пелерину, она имела грустный вид озябшего, покинутого ребенка, трогательно беспомощного в своей слабости и грусти. "Может быть, я сам не сумел сохранить ее чувство, укрепить его, дать ему в ней расцвесть", -- уныло думал Кедров; и глядя на жену, он испытывал такую тоску, словно смотрел на нее в последний раз и прощался с нею...
-- Жу-тут!.. -- раздался короткий, шипящий гудок парохода, появившегося вдруг на середине озера и имевшего вид огромного водяного жука, карабкавшегося по поверхности воды с большим трудом, медленно и упорно.
Ольга Викторовна вздрогнула от гудка, зашевелилась, взяла к себе на колени стоявшую около нее на скамье корзинку с земляникой и тихо проговорила:
-- Идет...
Порывшись в корзинке, она выбрала самую крупную ягоду и, показывая ее Аргонскому, спросила, склонив на бок голову и смотря ему в глаза играющим взглядом:
-- Хотите?..
Аргонский потянулся к ее руке ртом и вместе с ягодой схватил губами ее пальцы.
-- Противный! -- вскрикнула Ольга Викторовна, отдергивая руку: -- Вы чуть не откусили мне два пальца!..
Кедров заметил, что колено Аргонского касалось ее колена, и что они оба чувствовали и нарочно длили это прикосновение. Он нервно встал и подошел к самому краю пристани. "Что делать? -- с отчаяньем думал он: -- Господи, что же я должен сделать?.." Падение жены казалось ему близким и неизбежным. Она как будто сознательно шла на это, никого не стесняясь и не думая о последствиях. И он не знал, как предупредить несчастье, боясь оскорбить ее резко и явно выраженным подозрением. Его душили страх и тоска...