Шипя и крутя воду винтом, пароход подполз к пристани и, остановившись, снова дал отрывистый гудок. Студенты с девушкой поднялись и пошли к пароходу. Студент, целовавший ее руку, сел с ней на корме и там обнял ее за плечи; другой остался на пристани, улыбался и кланялся, прикладывая руку к козырьку фуражки.
Аргонский подал руку Ольге Викторовне и помог ей сойти на пароход. Усевшись на носу, она продолжала кормить его земляникой из своих пальцев, вскрикивая, каждый раз, когда он касался их губами.
-- Если бы можно было откусить и проглотить ваш пальчик, -- говорил Аргонский, облизываясь: -- в моем желудке навсегда воцарилось бы райское блаженство...
Кедрова передернуло. "Пошляк!.. И как может ей нравиться этот идиот, это животное, этот... негодяй?.."
Пароход отчалил, повернулся и пошел обратно к вокзалу...
Чай пили на балконе, примыкавшем к кабинету Кедрова. Аргонский снова рассказывал "действительные" случаи из своей жизни. Было совершенно ясно, что он их выдумывает; однообразие же его рассказов указывало на крайнюю скудость его фантазии. Все эти истории давно уже были известны Кедрову, и он не слушал его, занятый своими мыслями. Весь вечер Аргонский говорил один, монотонно, низким, гудящим басом, не понижая и не повышая тона, а Кедров думал о своем и видно было по его лицу, что в нем созревало какое-то решение, которое он намеревался выполнить в этот же вечер.
Ольга Викторовна сидела за столом у самовара, поставив локти на стол и подперев ладонями лицо, и, казалось, не слушала, что говорил Аргонский, а только смотрела ему в лицо широко раскрытыми, как будто удивленно задумавшимися глазами...
В одиннадцать часов Кедров вдруг встал и зашагал по балкону. Решение его, очевидно, созрело окончательно. Ольга Викторовна, выведенная из задумчивости нервностью его шагов, следила за ним испуганными глазами. Он поймал ее взгляд, заставил себя сесть и тихо сказал:
-- Ты пошла бы спать... у тебя совсем сонное лицо...
Ольга Викторовна смущенно улыбнулась, и как бы извиняясь, проговорила:
-- Да, мне ужасно хочется спать... -- И поднимаясь с места, спросила Аргонского: -- вы, конечно, останетесь ночевать? Я велю приготовить вам постель в кабинете...
-- Если позволите, -- сказал тот и вопросительно посмотрел на Кедрова.
Но Кедров смотрел в сторону, сделав вид, что не слышал их разговора и не проронил ни слова.
Ольга Викторовна вышла, шелестя по полу треном платья, и в глубине комнат скоро умолк стук ее каблуков. Кедров взглянул на Аргонского странным, как будто что-то решающим и примеривающим взглядом, потом встал, прошелся по балкону взад и вперед и снова, с тяжелым вздохом, сел на свое место. Потупившись, он проговорил неуверенным, дрогнувшим голосом:
-- Послушай... не находишь ли ты, что твое поведение по отношению ко мне крайне... легкомысленно и... неделикатно?..
Аргонский спокойно, с легким удивлением приподняв одну бровь, посмотрел на него.
-- Я не понимаю, о чем ты говоришь, -- сказал он с пренебрежением, с каким обычно разговаривал с ним.
-- Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю! -- уже с раздражением возвысил голос Кедров: -- Ты привык вращаться в обществе актрис, кокоток и проституток и с порядочными женщинами не умеешь себя держать!..
-- Теперь я начинаю понимать тебя, -- с тем же невозмутимым спокойствием, но уже видимо заинтересованный, проговорил Аргонский, подливая себе в чай коньяку: -- Ты, кажется, ревнуешь меня к своей жене?..
-- Не употребляй, пожалуйста, этого глупого слова! -- вспылил Кедров. Ревность тут ни при чем!.. Я просто хочу сказать, что ты обращаешься с моей женой -- как с женщиной, которую ты совершенно не уважаешь! Этим ты оскорбляешь и ее и меня! Вот и все!..
Аргонский пожал плечами, но ничего не сказал. Он медленно помешивал в стакане ложечкой, как будто раздумывая, как ему отнестись к словам Кедрова -- всерьез, или в шутку... Высказав первую, мучившую его мысль, Кедров, казалось, успокоился и сидел неподвижно, уставившись глазами в синеватые сумерки сада; только дрожавшие на коленях руки выдавали его волнение...
Несколько минут прошло в глубоком молчании. Заговорил первым Аргонский, тихо, спокойно, дружеским тоном, каким он говорил с Кедровым только в отсутствии его жены:
-- У тебя, брат, нервы расстроены, ты, должно быть, не совсем здоров, и оттого так подозрителен. Уверяю тебя, что у меня не было и нет никаких видов на твою жену. Она -- прелестная женщина, и не скрою, очень мне нравится, но не настолько, что бы у меня явилось желание разрушить ваш союз и обременить себя супружескими обязанностями. Ты не можешь заподозрить меня в этом... И потому -- плюнь на эту историю и давай лучше выпьем!.. Неужели ты не веришь своей жене?..