Вместо предисловия
Миновало сто лет с тех пор, как на Дальнем Востоке грохотали залпы, рвались торпеды, тысячами гибли человеческие жизни. Сражались две империи, которым судьба определила быть тихоокеанскими соседями.
Всему миру стали тогда известны Чемульпо и Ляоян, Кинчжоу и Мукден. Но прочнее всего в историю вошли Порт-Артур и Цусима. Небольшой порт в Северном Китае и островок, затерянный в океане между Кореей и Японией, попали на первые полосы газетных обозрений, затем перекочевали в учебные курсы, монографии, исторические атласы. И ни две грандиозные мировые войны, ни революции, ни нынешние конфликты на Ближнем Востоке так и не заставили нас забыть о войне 1904–1905 годов.
Война эта породила обильнейшую литературу, в том числе — мемуарную. Перед нами воспоминания человека, не ставшего крупным военным деятелем. Не он решал судьбы миллионов, распоряжался флотами и армиями. Он был честолюбив (как почти любой из нас), но не мог похвастаться старинной дворянской родословной, капиталом или же придворными связями, которые облегчали карьеру.
Выходец из семьи заурядного петербургского чиновника, Владимир Иванович Семёнов не владел недвижимостью. В служебных формулярах таких офицеров значилось: «Средств не имеет». Он стал «одним из многих», на плечах которых лежала основная тяжесть повседневного руководства нижними чинами.
Отдавший морской службе около двадцати лет, много плававший на старых и новейших судах двух флотов — Балтийского и Тихоокеанского, хорошо образованный, Семенов к 1904 году дослужился только до лейтенантского звания. Это и не удивительно. С фотографии на нас смотрит, судя по облику, человек беспокойный, готовый к полемике, задиристый — словом, не «службист». Он в этом отношении имел много общего со своим старшим современником — Николаем Оттовичем фон Эссеном, которого на пятом десятке назначали командовать то захудалым портовым пароходом, то маленькой номерной миноноской. Но Эссен позже все же вошел в военную элиту империи — стал адмиралом, а Семёнов — нет.
И все же судьба наградила Владимира Семёнова. Первый из ее даров — литературный талант. Семенов переводил с японского, публиковал фантастические повести, фельетоны, сатиры, даже стихи. Он составил первую биографию адмирала Макарова. Из стихов Семёнова выделяется поэма «Петропавловск», посвященная триумфу наших воинов — обороне Камчатки во время Крымской войны. Такой человек без труда мог бы стать казенным летописцем. «Царь и бог» русского Дальнего Востока, наместник императора адмирал Алексеев недаром предлагал 33-летнему худородному лейтенанту-строевику перейти к нему адъютантом.
Вторым подарком судьбы стало состоявшееся в конце 90-х годов знакомство с самыми известными нашими адмиралами эпохи парового флота, столь не похожими друг на друга, — Макаровым и Рожественским. Заметим, что все трое двигались по службе без протекции (Макаров был из семьи боцмана, Рожественский — из семьи священника), что незримой стеной отделяло каждого из этих адмиралов от многих их собратьев знатного происхождения. Ведь несмотря на адмиральские эполеты, Макаров и Рожественский так и не стали своими среди моряков-аристократов: светлейших князей Ливенов, «просто князей» Трубецких, Черкасских и Церетели, графов Капнистов, что и способствовало сотрудничеству «беспородных» флотоводцев с такими же, как они сами, офицерами.
Карьера Владимира Семёнова, добровольно поехавшего на войну с Японией, сдвинулась с мертвой точки. Служба под началом Макарова принесла ему погоны капитана 2-го ранга, а работа с Рожественским — звание начальника военно-морского (оперативного) отдела штаба эскадры.
В дни расплаты империи за грехи мирного времени Сёменову выпала уникальная участь. Ему суждено было стать единственным офицером, сражавшимся сначала на Первой, а затем на Второй Тихоокеанской эскадрах нашего флота. Он — единственный со стороны России участник двух великих морских битв — Шантунгской 28 июля 1904 года и Цусимской 14–15 мая 1905 года. Он же стал не казенно-официальным, а независимым летописцем драматической борьбы, которую пришлось вести нашим эскадрам в водах Дальнего Востока.
Правда, в последнем качестве Владимир Иванович не был одиночкой. Кадровые строевые офицеры — Бубнов, Вырубов, Колоколов, Таубе и Штер, корабельные инженеры Костенко и Политовский, бывший матрос Новиков-Прибой — таков далеко не полный перечень его собратьев, морских мемуаристов японской войны. Однако Владимир Семнов далеко превосходит их в искусстве владеть пером. Его слог упруг, динамичен, по-современному отрывист. Его диалоги — подлинный разговорный язык эпохи начала XX века. И вместе с тем это добротный литературный язык человека, воспитанного не только на морском уставе и технических инструкциях, но и на Карамзине и Гоголе.