Эдмонд.
Теперь давай; готов я…
Гонвил.
Не вправе я удерживать тебя.
Вот — пузырек. Он налит зноем сизым,
как утро флорентийское… Тут старый
и верный яд. В четырнадцатом веке
его совали герцогам горячим
и пухлым старцам в бархате лиловом.
Ложись сюда. Так. Вытянись. Он сладок
и действует мгновенно, как любовь.
Эдмонд.
Спасибо, друг мой… Жил я тихо, просто
а вот не вынес страха бытия…
Спасаюсь я в неведомую область.{112}
Давай же мне; скорей…
Гонвил.
Эдмонд, послушай, —
быть может, есть какая-нибудь тайна,
которую желал бы ты до смерти…
Эдмонд.
Я тороплюсь… Не мучь меня…
Гонвил.
Так пей же!{113}
Эдмонд.
Прощай. Потом плащом меня накроешь.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Та же комната. Прошло всего несколько мгновений.
Эдмонд.
Смерть… Это — смерть. Вот это — смерть…
(Медленно привстает.)
В тумане
дрожит пятно румяное… Иначе
быть не могло… О чем же я при жизни
тревожился? Пятно теперь яснее.
Ах! Это ведь пылающий провал
камина… Да, — и отблески летают.
А там в углу — в громадном смутном кресле,—
кто там сидит, чуть тронутый мерцаньем?
Тяжелый очерк выпуклого лба;
торчащая щетина брови; узел
змеиных жил на каменном виске…
Да полно! Узнаю! Ведь это…
Человек в кресле.
…Эхо
твоих предсмертных мыслей…
Эдмонд.
Гонвил, Гонвил,—
но как же так? Как можешь ты быть здесь —
со мною, в смерти? Как же так?..
Гонвил.
Мой образ
продлен твоею памятью за грань
земного. Вот и все.
Эдмонд.
…Но как же, Гонвил:
вот комната… Все знаю в ней… Вон — череп
на фолианте; вон — змея в спирту,
вон — скарабеи в ящике стеклянном,
вон — брызги звезд в окне, — а за окном,—
чу! слышишь, — бьют над городом зубчатым
далекие и близкие куранты;
скликаются, — и падает на дно
зеркальное червонец за червонцем…
Знакомый звон… И сам я прежний, прежний, —
порою только странные туманы
проходят пред глазами… Но я вижу
свои худые руки, плащ и сборки
на нем — и даже, вот, — дыру: в калитку
я проходил — плащом задел цветок
чугунный на стебле решетки… Странно,
все то же, то же…
Гонвил.
Мнимое стремленье,
Эдмонд… Колеблющийся отзвук…
Эдмонд.
Так!
Я начинаю понимать… Постой же,
постой, я сам…
Гонвил.
…Жизнь — это всадник. Мчится.
Привык он к быстроте свистящей. Вдруг
дорога обрывается. Он с края
проскакивает в пустоту. Ты слушай,
внимательно ты слушай! Он — в пространстве,
над пропастью, но нет еще паденья,
нет пропасти! Еще стремленье длится,
несет его, обманывает; ноги
еще в тугие давят стремена,
глаза перед собою видят небо
знакомое. — Хоть он один в пространстве,
хоть срезан путь… Вот этот миг — пойми,
вот этот миг. Он следует за гранью
конечного земного бытия:
скакала жизнь, в лицо хлестала грива,
дул ветер в душу, — но дорога в бездну
оборвалась, — и чем богаче жизнь,
чем конь сильней…