Эллери отвернулся от окна, ища сигареты.
— У тебя огонька не найдется, папа?
Старик чиркнул спичкой. Эллери кивнул и сел рядом с ним.
— Кто скажет ей? — внезапно спросил его отец.
— Ты, — ответил Эллери. — Я не могу…
Инспектор встал.
— Век живи — век учись, — промолвил он.
— Папа…
Дверь открылась, и Эллери вскочил. Лицо начальника тюрьмы было изможденным. Он вытер его влажным носовым платком.
— Никогда не смогу к этому привыкнуть… Он был абсолютно спокоен — не сопротивлялся и не кричал…
— Этого и следовало ожидать, — отозвался Эллери.
— Между прочим, он передал вам сообщение.
— Полагаю, просил его поблагодарить? — с горечью осведомился инспектор Квин.
— Да, — подтвердил начальник. — Кэрролл просил передать вашему сыну свою благодарность. Интересно, что он имел в виду.
— Его не спрашивайте, — сказал инспектор. — Мой сын считает себя подкомиссией Господа Всемогущего в одном лице. Где ты будешь ждать меня, Эллери? — спросил старик, когда они вышли из кабинета. — Я имею в виду, пока я закончу грязную работу?
— Сначала отвези в город Хелену Кэрролл и Талли Уэста, — ответил Эллери.
— Скажи только одно. За что Кэрролл благодарил тебя? Кого ты помог ему прикрыть?
Но Эллери покачал головой.
— Увидимся дома.
— Ну? — сказал старик. Он облачился в старый халат и шлепанцы и держал в руках чашку кофе.
Эллери не переодевался — даже не снял пальто. Он сидел в комнате после долгой поездки, ожидая отца и уставясь на стену.
— Это была обмолвка, которую я внезапно вспомнил. Впрочем, если бы я о ней забыл или если бы ее не было вовсе, это ничего бы не изменило. Я имею в виду, для Кэрролла. Он был обречен с самого начала. Я не мог спасти его, папа. Его ничто не могло спасти.
— Какая обмолвка? — спросил инспектор. — Чья? Или я был не только слеп, но и глух?
— Я был единственным, кто ее слышал. Это касалось Фелисии Хант. Ее муж умирает, и она облачается, как положено испанской женщине, в траур без всяких украшений. Но, отправившись одна в коттедж, Фелисия снова надевает яркое платье и любимые драгоценности. Повторяю, будучи одна, вдали от глаз даже своей горничной.
Когда мы вернулись в город, найдя ее тело, я сразу отправился в тюрьму сообщить Кэрроллу об убийстве единственного человеческого существа, способного подтвердить его алиби. Кэрролл был в ярости. Он думал только о заявлении, которое Фелисия подписала и украла из его портфеля. Если она не уничтожила, а только спрятала бумагу, его еще можно было спасти. Кэрролл бомбардировал меня вопросами, проверили ли мы ее багаж, автомобиль, не было ли потайного ящика в ее столе. Он называл все новые и новые возможные тайники — в том числе медальон с рубинами и изумрудами, который она так любила. «Вы заглядывали туда, когда обыскивали ее тело?» — спросил он меня.
Эллери отшвырнул сигарету, которую так и не зажег.
— Этот вопрос я наконец вспомнил.
— Он знал, что на ней был медальон…
— Вот именно, хотя этого не мог знать никто, кроме нас и того, кто убил ее пять дней назад.
Эллери закутался в пальто.
— Это был страшный удар, но все становилось ясно. Фелисию Хант убил Джон Кэрролл. Разумеется, у него имелась возможность. Ты и Вели согласились, что ее убили самое позднее в прошлое воскресенье. Тогда Кэрролл был еще на свободе под залог. Только в понедельник утром он вернулся под стражу перед началом процесса.
— Но какой в этом смысл? — возразил инспектор Квин. — Показания миссис Хант могли оправдать его. Зачем Кэрроллу было убивать единственного свидетеля, который мог подтвердить его алиби?
— Об этом я спросил и себя. И нашел единственно возможный ответ: у Кэрролла была причина считать, что Фелисия, придя в суд, скажет правду.
— Правду? О чем?
— О том, что алиби Кэрролла ложное.
— Ложное?
— Да. И это должно было вынудить Кэрролла заставить Фелисию умолкнуть навсегда.
— Но без нее у него не было никакого алиби — ни подлинного, ни ложного!
— Правильно, — кивнул Эллери. — Но когда Кэрролл поехал в Уэстчестер, он не знал этого, так как думал, что подписанное ею заявление заперто в сейфе его офиса. Только спустя несколько дней после убийства Фелисии — когда Уэст и я открыли сейф и обнаружили там пустой конверт — он понял, что у него больше нет заявления, подтверждающего алиби, и не было уже месяцы — как я указал ему, Фелисия украла бумагу из его портфеля, когда он спустился проводить нотариуса. Неудивительно, что Кэрролл потерял самообладание.