— Да-да, — поспешно сказал окружной прокурор. — Это правда, что все, принадлежавшее Йорку Хэттеру, является табу в этом доме?
Барбара подперла подбородок ладонью.
— Да. Моя мать уважает память о моем отце куда более ревностно, чем уважала его самого. — Она помолчала, очевидно предаваясь неприятным воспоминаниям, так как на ее лице отразилась горечь. — Мама пыталась компенсировать тиранию по отношению к папе, заставляя нас поклоняться его памяти, освящая все, что ему принадлежало. Думаю, в последние месяцы она начала сознавать… — Девушка уставилась на ковер, не окончив фразу.
— Так мы никуда не придем, — проворчал Тамм. — Почему ваш отец покончил с собой?
Лицо Барбары исказила боль.
— Почему? — повторила она. — Почему человек совершает самоубийство, когда его лишают интереса к жизни, превращая в духовного парию? Бедным папой постоянно помыкали. Он не имел права голоса в собственном доме. Дети презирали и игнорировали его. Но мама, несмотря на свою жестокость, его по-своему любила. Насколько я понимаю, в молодости папа был красивым мужчиной. Думаю, она тиранила его, считая, что он, как и все, кто слабее ее, нуждается в подобном обращении. — Барбара вздохнула. — Вместо того чтобы поддержать папу, она давила на него. Он стал отшельником, почти призраком. Кроме нашего соседа, капитана Триветта, у отца не было друзей. И даже капитан не мог пробудить его от апатии. Кажется, я говорю слишком много…
— Напротив, мисс Хэттер, — отозвался Лейн. — Вы очень толково рассуждаете о важных вещах. Распространялось ли табу вашей матери на мандолину и лабораторию вашего отца?
— Все мамины распоряжения всегда неукоснительно исполнялись, мистер Лейн, — ответила Барбара. — Могу поклясться, что никому и в голову не приходило прикоснуться к мандолине или войти в лабораторию… Хотя кто-то, очевидно, это сделал.
— Когда вы последний раз видели мандолину в этой стеклянной витрине? — осведомился инспектор.
— Вчера во второй половине дня.
— Это единственный музыкальный инструмент в доме? — энергично спросил Бруно, как будто его внезапно осенило вдохновение.
Лейн резко взглянул на него, а Барбара казалась удивленной.
— Да, — ответила она. — Хотя какое имеет значение… Впрочем, это не мое дело. Мы не музыкальная семья. Любимым композитором мамы был Соуза,[32] а отцовская мандолина была реликтом его университетских дней… Раньше у нас был рояль с завитушками и позолотой — рококо девяностых годов, — но мама выбросила его несколько лет назад.
— Выбросила? — Бруно был озадачен.
— Понимаете, Луиза не могла наслаждаться музыкой…
Бруно нахмурился. Инспектор Тамм достал из кармана ключ:
— Узнаете его?
Барбара послушно изучила ключ.
— От американского замка, не так ли? Не знаю. Они все похожи.
— Это ключ от лаборатории вашего отца. Мы нашли его среди вещей вашей матери.
— Понятно.
— Это единственный ключ от лаборатории?
— Думаю, да. Я знаю, что мама после самоубийства папы хранила его у себя.
Тамм вернул ключ в карман.
— Это согласуется с нашими сведениями. Нам понадобится заглянуть в лабораторию.
— Вы часто посещали лабораторию отца, мисс Хэттер? — с любопытством спросил Бруно.
Ее лицо оживилось.
— Да, мистер Бруно. Я была одной из поклоняющихся научным богам в святилище отца. Его эксперименты увлекали меня, хотя я никогда не могла их понять. Я часто проводила время с отцом наверху. В лаборатории он был счастлив — жил настоящей жизнью. — Она выглядела задумчивой. — Марта, моя невестка, тоже симпатизировала папе. И конечно, капитан Триветт. А остальные…
— Значит, вы не разбираетесь в химии? — недовольно спросил инспектор.
Барбара улыбнулась:
— Ну-ну, инспектор. Яд? Любой может прочитать этикетки. Нет, меня едва ли можно назвать знатоком химии.
— Насколько мне известно, — заметил Друри Лейн, — вы компенсируете недостаток научных знаний поэтическим гением, мисс Хэттер. Вы и мистер Хэттер являли собой любопытную картину — Евтерпа[33] у ног Науки…
32
Соуза, Джон Филип (1854–1932) — американский композитор, автор популярных маршей и музыки для духового оркестра.