— В таком случае это весьма практичное безумие, — заметил Эллери. — Последние десять-двенадцать лет Бенедикт каждые полгода проводил в гостях в качестве страховки от безработицы. Даллмен уверяет, что он менял в среднем четырнадцать-пятнадцать хозяев в год. Должно быть, он сам давно сбился со счета. Рассказывайте, Джоан.
— Мне было шестнадцать, и Фостер Бенедикт уже несколько лет был моей тайной страстью, — тихо продолжала девушка. — Когда я прочитала в «Райтсвиллском архиве», что он гостит у мистера Блуфилда, я сделала глупость и позвонила ему.
Она покраснела.
— Можете представить этот разговор — о том, как я восхищаюсь его игрой, о моих театральных амбициях… Вероятно, ему было скучно, так как он сказал, что хотел бы встретиться со мной. Я была на седьмом небе. Мы начали видеться — ездили на озеро, беседовали при луне… Я сама на это напросилась.
Джоан нервно выпрямилась.
— Это походило на старомодную мелодраму — красивый распутник, глупая юная девушка… Когда Фостер пообещал мне роль в своей следующей пьесе, я попалась на удочку… Потом он уехал, я писала ему отчаянные любовные письма, на которые он не удосуживался отвечать, и больше не видела его и не слышала о нем до вчерашнего вечера. Когда Бенедикт с царственным видом вошел в театр, он не вспомнил не только Райтсвилл или мистера Блуфилда, но и меня тоже. — Она уставилась в зеркало отполированного временем пола. — Я была для него посторонней — всего лишь очередным скальпом для его коллекции. Я так мало для него значила, что он забыл не только мое имя, но и мое лицо.
— Я предупреждал тебя шесть лет назад, что Бенедикт законченная гнида, но ты меня не слушала! — крикнул Роджер. — Если бы вы знали, Эллери, сколько раз я умолял ее бросить эту театральную чушь и выйти за меня замуж…
— Перейдем к вам, Родж. Насколько я понимаю, ваши увиливания вчера вечером также имели цель скрыть прежнее знакомство с Бенедиктом?
— Как я мог все объяснить, не втягивая в это Джоан?
— Значит, вы познакомились с ним тогда же?
— Я знал, что она с ним встречается, — еще не окончив школу! — и читал о его слабости к молоденьким девушкам. Однажды ночью, после того, как Бенедикт привез Джоан домой, я схватил его за шкирку и предупредил, что убью, если он не оставит ее в покое. Бенедикт расхохотался мне в лицо, и я его нокаутировал. Он был взбешен — я попортил его драгоценный профиль — и сразу же помчался в полицейский участок предъявлять обвинение в нападении. Тогда шефом был Дейкин. Но потом Бенедикт, очевидно, передумал — убоялся скверной рекламы. Он забрал заявление и покинул город.
— «Архив» сообщал о стычке?
Роджер пожал плечами.
— Это была сенсация одного дня.
— А Джоан упоминалась в заметке?
— Да. Какой-то олух в участке сболтнул лишнее. Дейкин его уволил.
Эллери покачал головой.
— Как могли вы оба рассчитывать скрыть это от Ньюби? Вы заметили, Джоан, что вчера вечером, когда вы отрицали знакомство с Бенедиктом, Ньюби послал одного из своих людей с поручением? Он опытный полицейский и не поверил вам на слово. Наверняка Ньюби просмотрел подшивку «Архива» и досье в участке. Он мог даже позвонить в нью-йоркскую полицию с просьбой обыскать квартиру Бенедикта — тот часто похвалялся в печати своей коллекцией любовных писем. Выходит, Ньюби уже знает или очень скоро узнает о том, что вы солгали ему и что произошло шесть лет назад. Неужели вы не понимаете, что вы поднесли ему на серебряном блюдечке?
Джоан молчала.
— С точки зрения Ньюби, против вас очень веские косвенные улики, Джоан. Находясь в единственной уборной, кроме уборной Бенедикта, с той стороны зала, вы имели отличную возможность убить Бенедикта, оставшись незамеченной. Оружие? Вам не пришлось бы делать и шаг в сторону по дороге в уборную Бенедикта, чтобы взять нож в сундуке с инструментами. Ньюби удерживает только мотив.
Губы Джоан шевельнулись, но она ничего не сказала.
— Ньюби прекрасно понимает, что гнусное поведение Бенедикта на сцене вчера вечером с девушкой, которая до тех пор ни разу его не видела, едва ли могло побудить ее хвататься за нож. Но, учитывая ваш роман шестилетней давности в этом же городе, Джоан, и вашу ложь по этому поводу, то, как Бенедикт вчера унизил вас на публике, выглядит совсем по-иному — особенно если нью-йоркская полиция отыскала ваши письма. Такой мотив убедит каждого. Добавьте к возможности, оружию и мотиву предсмертное заявление Бенедикта, и вы поймете, как вы близки к официальному обвинению в убийстве.