— Петр Игнатьевич Суслин, — отчеканил матрос. Второй назвался Павлом Ивановичем Прохоровым. Алексей засмеялся:
— Вот у нас и свой Петропавловск. Возьмем их, Олег?
— Зачисляй в свою команду, — сказал Лигов боцману. — А завтра примешь корабль под одним парусом.
— Есть принять! — обрадовался Ходов.
Его лицо в оспинах расплылось в улыбке. Соскучился боцман по настоящему делу.
В этот вечер он вернулся поздно, в сопровождении матросов. Он нетвердо стоял на ногах, и матросы бережно поддерживали его. Заметив строгий взгляд Лигова, боцман проговорил:
— Все в порядке, капитан!
Лигов и Алексей при свете свечи писали в далекий Петербург.
«Письмо Геннадия Ивановича решило нашу участь, — докладывал Алексей отцу. — Господин Козакевич живейшее участие в нашем деле принял. Через неделю-другую уходим в море. Побережье разведаем, выберем место для селения и по рекомендации контр-адмирала китовый ус собирать начнем. Если это предприятие успехом увенчается, будем иметь деньги и заведем вельботы, а то и корабль…»
Лигов писал:
«Вечная моя любовь! Закончен наш далекий путь. Мы у Тихого океана. День и ночь твой образ со мной. Твоя любовь дает мне силы и уверенность. Она такая же вечная и сильная, как океан, в котором мы будем плавать. Верю в успех нашего предприятия. Знаю, что пока есть твоя любовь, счастье будет сопутствовать нам в наших трудных делах…» Стук в дверь отвлек его от письма. В комнату вошел плотник.
— Вечер добрый, — прогудел он. — Можно со словом? — Проходите, — пригласил Лигов, вопросительно глядя на плотника. При неверном свете свечи он выглядел еще огромнее, чернее, а глаза ярко блестели. На Антоне Прокопьевиче был овчинный полушубок. В руках он держал такую же шапку. На ногах поскрипывали новые сапоги. Расчесанная борода лежала на широкой груди. Плотник опустился на заскрипевшую под ним скамью. — Давеча Петр Васильевич сказал, что китов промышлять будете. Надумал я с вами идти. — Антон Прокопьевич поочередно посмотрел на китобоев. — В деле пригожусь.
Говорил он спокойно, взвешивая каждое слово. От него веяло большой силой и уверенностью. Предложение плотника обрадовало моряков. Мастер был для них очень нужен. — Соскучился по простору, — продолжал Антон Прокопьевич. — Да и море по душе мне.
Вслушиваясь в слова плотника, Лигов подумал о том, что перед ним необыкновенный мастер, незаурядный человек, какими богата русская земля. За его спокойствием угадывалась большая внутренняя сила. Ему захотелось побольше узнать об этом человеке, и он спросил:
— Откуда родом, Антон Прокопьевич?
Спросил — и понял, что допустил ошибку. Глаза плотника недобро сверкнули, и весь он как-то подобрался, а сильные большие руки сжали шапку. Глуховато, нехотя плотник ответил:
— Далеко моя сторонка. Сюда из Иркутска пришел. Так берете?
— Конечно, — стараясь загладить свою неловкость, сказал Лигов. — Только вот как контр-адмирал?
— Петр Васильевич, — плотник назвал контр-адмирала как старого знакомого, — уже дали свое благословение. Ваше слово.
— Тогда, конечно, ты наш, Прокопьевич! — воскликнул Алексей и, подойдя к плотнику, взял его за руку. — Как баркас, годен для моря?
— О баркасе тревожиться не след вам, господа, — сказал Антон Прокопьевич. — Через неделю на Амуре пробу сделаем. Потрафлю я вам.
Он с достоинством поклонился и вышел.
4Дайльтон обосновал свою контору в Сан-Франциско. Но надолго ли — он не знал. А пока здесь был центр китобойного дела на Востоке. В новом, недавно отстроенном пятиэтажном здании на Маркет-стрит Дайльтон занимал весь второй этаж. По фронтону здания тянулась вязь позолоченных метровых букв: «Китобойная компания Дайльтон и К°». Правда, никакой компании не было и Дайльтон не собирался с кем-либо делиться доходами или кому-нибудь разрешать совать нос в его дела, но так звучало солиднее, да к тому же жена вскоре собиралась подарить ему ребенка. И если это будет сын, то, значит, приписка на вывеске сделана своевременно.
И сейчас, сидя в своем кабинете, Дайльтон усмехнулся, вспомнив Фердинандо Пуэйля и Питкёрна Смита. Болваны! Хотели с ним бороться. А этот рыжий Смит даже пытался грозить. У того и другого было в общей сложности девятнадцать вполне приличных судов, которые охотились в Чукотском море и начали последние годы ходить к Шантарским островам. Дайльтон предложил китопромышленникам заключить договор, по которому они только ему продавали бы весь добытый жир и ус.
— На нас хочешь нажить капитал! — вскипел Фердинандо Пуэйль. Этот испанский проходимец никогда не отличался вежливостью и хладнокровием. — Нет уж. Свой товар мы сами будем продавать кому захотим. И по какой хотим цене!