Что можно добавить нового к уже известным описаниям жизни изгоев советского общества? Конечно, их собственных воспоминаний осталось не так уж много. Ведь большинство из них к 90-м годам, когда стало возможным писать правду о Второй Мировой войне и послевоенных преследованиях противников советского режима, превратились в «лагерную пыль» или ушли в мир иной по возрасту. Советские же писатели и кинематограф обычно изображали бывших участников Русского Освободительного Движения опустившимися или глубоко раскаявшимися людьми, а чаще делали из них шпионов и диверсантов. Но… не всё так просто.
Наверное, не мне одному удалось скрыть своё «преступное» прошлое. Однако, складывалось это по-разному. Мне помог мой юный возраст. Не претендуя ни на какие обобщения, расскажу о собственном опыте «перерождения» изгоя в обычного советского гражданина. Надеюсь, что это будет кому-то интересно.
1. Мытарства изгоя
Сойдя с трамвая на конечной остановке, увидел, что частный дом семьи Дмитриевых цел. Когда узнал, что мама умерла, а об отце и брате ничего не известно, пошёл к этому дому.
Застал дома маму Анатолия, братишка был в школе. Она обрадовалась, согрела воды и заставила смыть дорожную грязь и переодеться. Только после этого стала рассказывать сама и слушать мой рассказ о наших приключениях. Она уже получила несколько писем из ПФЛ от Анатолия и знала, что мы с ним расстались осенью 1943 года.
Рассказала, как они с моей мамой после отступления немцев безрезультатно искали нас по всему городу в захоронениях расстрелянных или погибших гражданских лиц, о которых сообщалось по радио, в газетах или появлялись слухи. Как корили себя, что послали сыновей на верную смерть — другого исхода даже не предполагали.
Показывая письма Анатолия, удивлялась красивому почерку и грамотному, безошибочному изложению. В письмах Анатолий был осторожен, сообщал кратко о своих текущих делах и почти ничего о периоде с октября 1941 по май 1945 года. Этот пробел восполняли мои рассказы в течении полутора или двух недель, пока я жил в их доме.
Мама Анатолия работала посменно на вагонном заводе, братишка ходил в школу, а я каждое утро уходил на поиски работы. Бирж труда или каких-либо организаций по трудоустройству не существовало, но объявления о вакансиях и потребности в рабочей силе можно было встретить практически повсеместно: у ворот предприятий, учреждений, артелей и т. д. Самая большая информация об этом была на доске объявлений возле облисполкома, куда по совету мамы Анатолия я пришёл на следующий же день.
После войны повсюду нехватка рабочих рук. Переписал заинтересовавшие меня адреса, наметил удобный маршрут, так как хорошо знал город. В приподнятом настроении захожу в отдел кадров предприятия, где требовались токари и ученики токарей. На вопрос о документах предъявляю справку из ПФЛ — других нет: ни справки об образовании, ни свидетельства о рождении, а до паспорта не «дорос» — мне нет ещё и пятнадцати с половиной лет, для его же получения нужно 16. Получаю отказ под предлогом, что ученику токаря надо иметь не менее чем 4-х классное образование. Я же смогу в школе получить справку только о том, что учился в 4-ом классе.
Не унываю и в первый день обхожу ещё несколько отделов кадров, пытаясь трудоустроиться. Повсюду отказ под разными предлогами. И так изо дня в день. Меня не брали даже в артели, где требовались ученики сапожников, парикмахеров и т. п. В некоторых местах мне откровенно объясняли, что с такими справками они никого не принимают. Я был в отчаянии.
У меня не было ни денег, ни продуктовых карточек. Полученный в лагере «сухой» паек был съеден еще в дороге. Оказался в роли нахлебника в семье, где и так живут впроголодь. Спасала только запасённая с маленького приусадебного участка картошка. Отец Анатолия пропал без вести, потому в тот период никакого пособия семья не получала, а жила на маленькую зарплату мамы Анатолия. В этот трудный момент соседка посоветовала обратиться к секретарю горкома комсомола.
На следующий день утром захожу в кабинет секретаря горкома. За письменным столом молодой человек в военной форме, но без погон. Сразу видно — недавно демобилизован. На груди нашивки за ранения и орденские планки. Говорю, что из-за моей справки на работу нигде не берут и мне остается один путь — воровство. Кратко расспросил, где я побывал, и велел подождать в коридоре. Через полчаса вызывает, даёт мне записку и объясняет где, кого и как найти. Пожал руку и пожелал успеха в учебе.
2. Фабрично-заводское училище (ФЗУ)
На трамвае приехал по указанному адресу и захожу в кабинет директора. Без лишних слов зачисляют во вновь набираемую группу учеников слесаря, определяют место в общежитии, выдают положенное обмундирование и талоны на трехразовое питание в столовой. Я безмерно рад повороту от отчаяния к надежде. В этот же вечер попрощался с мамой и братом Анатолия, поблагодарил их и соседку за гостеприимство и помощь и трамваем уехал на противоположный конец города в общежитие.
ФЗУ готовило рабочие кадры для завода резиновых изделий из подростков мужского пола в возрасте 14–16 лет. Профессиональное обучение непосредственно в цехе на заводе. Общеобразовательные предметы — в учебном классе при общежитии. Рабочая неделя — шестидневка, но зачастую в выходной устраивались «воскресники» по наведению порядка на территории завода или оказанию помощи строителям на восстановлении полуразрушенных цехов. Обычная для тех времён практика использования бесплатной рабочей силы.
Аббревиатура завода — КРЕПЗ, точной расшифровки которой уже не помню.
Завод и рабочий посёлок, по-видимому, были построены на рубеже 20-30-х годов. Неожиданный захват немцами города в 1941 году не позволил демонтировать и вывезти оборудование. Пришлось взрывать его на месте. Из-за спешки взрывные работы были выполнены плохо, что и позволило в дальнейшем достаточно быстро восстановить основное производство — изготовление резиновых подошв для солдатских сапог и ботинок. Немцы же при отступлении полуразрушенный завод вообще не тронули. Рабочий поселок за время оккупации практически не пострадал.
Рядом с нашим заводом развернулось строительство «шелкового» комбината. Оборудование поступало эшелонами из Германии вместе с рабочими-репатриантами, которые его там демонтировали, а здесь строят комбинат. Живут в барачном проверочно-фильтрационном лагере, но работают они безконвойно. Большинство — бывшие «остовские» рабочие промышленных предприятий Германии. Общаясь с ними, понял, что многие оказались на Родине не по своей воле, а были выданы «союзниками». Время от времени кто-нибудь из знакомых репатриантов «пропадал», а у других чувствовалось беспокойство за свою дальнейшую судьбу.
В конце апреля из ПФЛ домой вернулся Анатолий. Приехал ко мне, и мы рассказали друг другу без посторонних слушателей, что с нами произошло в последние два с половиной года. Предельно кратко о его «одиссее».
Вскоре после прибытия во Францию по рекомендации капитана Бессмертного Анатолий был зачислен в школу военных переводчиков, где и проучился более года. Отсюда и удивившие его маму красивый почерк и достаточно высокая грамотность. За этим в школе переводчиков строго следили. Весной 1945 года школу переводчиков расформировали и Анатолию удалось вернуться в свой полк, который позднее оказался в английской зоне оккупации Германии. Летом англичане насильственно их выдали в руки войск НКВД. Затем ПФЛ в Сибири. Наставник Анатолия — капитан Бессмертный в преддверии насильственной выдачи дал ему хороший совет: забыть обо всем и рассказывать следователям и любым собеседникам легенду о том, что ещё в Калинине немцы заставили его работать в госпитале, с которым он и попал в Германию. Оказалось, что его мама из-за моей непреднамеренной болтливости знала больше чем следователи, о чём, по словам Анатолия, она нигде не распространялась.
Анатолий учел мой печальный опыт трудоустройства: получил паспорт, вместе с матерью сходил к директору и в отдел кадров вагонного завода, где она работала. С оговорками, но был принят в пожарную команду, особенность работы которой позволила ему осенью поступить на заочные курсы учителей немецкого языка.