— Проклятая — хлопнул по лиловому цветку цикламена Давиденков.
— Кого вы, Николай Сергеевич? Пчелу? Что она вам сделала?
— Ненавижу их!.. Вы не биолог и не знаете жизненного процесса пчёл, этого страшного предупреждения, данного природой человеку. Предостережения, которого он не понял. Я расскажу вам вкратце. Обыкновенная пчела — это робот, искусственно созданный их безликим коллективом. Она кастрирована и ограничена в развитии ещё будучи личинкой, заложенной в уменьшенную ячейку, на недостаточный корм.
«Каждого гения мы задушим в младенчестве»… Шигалёвщина в творческом процессе природы.
Их «царица» — не вожак, не сильнейший и прекраснейший, как у волков или оленей. Нет, это тот же робот, но лишь приспособленный к продолжению рода. Она любит лишь раз в жизни и потом рождает сотни тысяч, беспрерывно, не зная материнства, не заботясь о своих детях. Родильная машина — и только!
Семьи нет. Мужчины истребляются по миновании в них надобности Сокращение лишних ртов. Режим экономии!
Пчёлы никогда не спят. Вся их жизнь — сплошной беспрерывный трудовой процесс. Но их труд чужд творческому устремлению. Они производят лишь стандарты.
Не смешивайте их с муравьями. Каждый муравей обладает инициативой. Нет двух одинаковых муравейников, но все соты во всём мире строятся в одной форме, в одних размерах ячеек. Каждый улей — прототип Соловков, прообраз всей прекраснейшей страны советов, всего грядущего коммунистического царства.
Их труд направлен лишь на потребу желудка. Даже гнёзд для себя, жилищ они строить уже не способны…
Святой труд, черт бы его побрал! Пчела — благостный символ!
Подмена! Дьявольский обман! Свят только творческий труд, ведущий к наджелудочным целям. Библия бесконечно мудра: «в поте лица ешь свой хлеб»… Труд во имя желудка — проклятие!
Труд прекрасен не сам по себе, но тем именем, ради которого он совершается. Соловецкие иноки трудились во имя Божие, ради высшей из доступных человеку идей.
Они совершали подвиг. Ставшие на их место принудиловцы этой идеи не имели, и труд для них превратился в проклятие, жизнь — в смерть. До концлагеря я не понимал этого. Осмыслил только там, где ужасающая ясность прогрессивно-нормированного рациона била в глаза. Понял и возненавидел.
— Ненависть не побеждает, — тихо отозвался Тарусский.
— Ненависть и любовь — две стороны одной и той же медали. Они неразрывны. Меж ними нет границы. Всмотритесь в живое: волк, олень, кабан — все наиболее яркие, прекраснейшие виды прежде чем достигнуть победы в любви, ненавидят соперников, борются на смерть, выковывая, воспитывая, создавая себя в кровавых боях. Этот закон простирается и на человека. Через ненависть — к любви! Другого пути нет. Иначе даже не стадо, а вот этот гнусный, позорный коллектив роботов, рой пчёл в природе, коммунизм — в человеческом обществе, всесоюзный концлагерь, всемирные Соловки!
— Мы боролись, и мы повержены… конец!
— Нет, не конец еще! Мы повержены потому, что мы мало любили и недостаточно ненавидели!
Надо любить…как араб в пустыне,
Что к воде припадает и пьет,
А не рыцарем на картине.
Что звезды считает и ждет.
Так же жадно надо и ненавидеть, а ваша любовь, «Рыцарь бедный», розовенькая, жиденькая, подсахаренная, вертеровская… Грош ей цена! Нет, как Отелло любить надо, с кинжалом, с верёвкой в руке, с густой темной кровью в жилах… И густеет уже, темнеет уже эта кровавая любовь, вскипает, настаивается на ненависти…
— Где?
— Там! — указал Давиденков рукою в сторону, противоположную заходящему солнцу. — На всероссийской Соловецкой каторге… Только там! Оттуда — сквозь ненависть — к любви!
Николай Давиденков
СТИХИ