«Зарабатывали еду — солому с полей подвозили, вывозили навоз. Жили неплохо, продуктами запаслись, а любители спиртного самогонкой баловались. В победе немецкого оружия уже сильно сомневались».
Из Винницкой области с обозом отходило уже много украинцев. В райцентрах комендатуры выделяли продукты. Ближе к Карпатам украинцев стало мало — отсюда за кордон они уже уходить не хотели, шли в леса к бендеровцам. А казаки пошли дальше — через Молдавию и Румынию в Венгрию. Сутками ночевали на карпатских перевалах, прямо на дорогах варили мамалыгу, заправляли маслом, сахаром.
«В Венгрии откуда-то взялся казачий батальон молодого энергичного есаула Назыкова. В него нас и зачислили. Дали доотдохнуть, доукомплектовали — и в Белоруссию, под Бобруйск, в стан походного атамана полковника Павлова. Большинство попало во 2-й полк. Сотни были расквартированы по селам, а штаб атамана был в городе. Вскоре стали беспокоить советские партизаны. Атаман лично возглавлял операции по вытеснению и уничтожению партизан, занявших некоторые села. В одной из деревень одиночным выстрелом Павлов был убит. Казаки бросились на поиски стрелявшего, обыскали ближайшие хаты, погреба, чердаки, сараи, но не нашли ни винтовки, ни патрона стреляного, ни подозрительных людей. Рядом лес. Прочесали край — никого. Пошли слухи, что есть подосланный злодей среди нас. Но так все и осталось загадкой. Грешили, правда, казаки на есаула Головина, который вскоре исчез навсегда с несколькими казаками.
Так закончился нелегкий путь полковника Павлова от Таганрога до Белоруссии. Он пользовался в Казачьем Стане авторитетом и уважением, так как умел находить выход из любого тяжелого положения. Мы были не нужны никому, просто Германия была скорее заинтересована в нашем нейтралитете. Вот и скитались сиротами по Европе. Часто о Павлове и в Италии потом вспоминали. Он был для нас отцом. На его похоронах я впервые увидел и запомнил навсегда, как рыжий конь атамана шел за каретой с гробом и время от времени жалобно ржал…
Походным атаманом стал первый заместитель Павлова полковник Тимофей Доманов.
Где-то через неделю после похорон Павлова мы двинулись к городку Лида. Навстречу выступили партизанские отряды, преградив путь. Час, может, два длилась перестрелка. К нам на помощь подошел танк, сразу вступив в бой. Пулеметные очереди партизан прекратились и они скрылись в лесу, больше не препятствуя нашему движению.
В десятке километров от польской границы произошел непонятный для большинства случай. На двухчасовом привале хорошо вооруженный автоматическим оружием отряд есаула Головина отделился от стана и ушел по проселочной дороге в лес. Командование объяснило, что для прикрытия нас. Но больше отряд этот нас не нагонял, людей из него мы не встречали. Ходили слухи, что он сдался красным. Похоже, что наши командиры не знали причин откола, а объяснение выдумали для успокоения остальных.
От Лиды шли по хорошей асфальтовой дороге. Переправились через Вислу, прошли Варшаву. В 30–40 км от города нас задержали. Батальон Назыкова усилили казаками, не однажды побывавшими в боях, и вернули назад в Варшаву. Там они участвовали в подавлении восстания вместе с калмыцкими частями. Остальной народ был отправлен в Австрию, куда через неделю вернулся и батальон Назыкова. Помню, как в каком-то австрийском лесу нам читали на привале лекцию «Что такое советская власть и как от нее избавиться?» Все были обеспокоены, что будет с нами, куда нас еще забросит судьба? Понимали, что скорое возвращение на родину не светит, дела у немцев были плохи.
Прибыли, помню, на вокзал какого-то австрийского города. Уже и не помню названия, так все стало безразлично. Одно нельзя забыть — здесь нас кормили отличными горячими обедами. Женщины готовили и наливали нам в котелки и другую посуду, у кого что было. Кто они? Общество Красного Креста и наши эмигранты в Австрии — ведь как-то узнали про прибывающих казаков и приготовились. На этом вокзале мы погрузились в вагоны с лошадьми, бричками и прочим скарбом. Двери вагонов не закрывали во время движения, и мы любовались сказочным видом местности. Жители на реке подплывали на лодках прямо к домам, для нас это было удивительно. Открывались все новые виды — дома, дворцы, площади… Вспоминаю теперь все это, как во сне!.. Потом пошли Альпы — ущелья, тоннели, мосты…
Разгрузились в провинции Удино Северной Италии. Распределились частями по всей местности Фриули в городах Толмецо, Джимоно, Торченто и других населенных пунктах. В Джимоно и Толмецо были почему-то пустые добротные дома, лишь несколько из них поврежденных бомбежкой. В них и поселились казачьи семьи — старики, бабы, дети. И назвали дома своими именами: Новочеркасск, 1-й Донской округ, 2-й Донской, Донецкий… Эти поселения были в наиболее спокойных от налетов итальянских партизан местах.
Хоть не надолго, но закончилась наша цыганщина…»
2-й казачий полк, которым командовал полковник Макаревич, прошел город Торченто и двинулся по впадине между двух высоких гор. Дошел до следующего населенного пункта и был встречен с трех сторон партизанским огнем. Полк такого отпора не ожидал и отступил в Торченто. Партизаны захватили 7 подвод обоза, оружие забрали, а обозников отпустили.
В Торченто полк был переформирован, его командирам стал полковник Русаков. Штаб походного атамана держался в Италии на высоте и соблюдал все казачьи традиции. Сотни расположились на окраине города и несли гарнизонно-охранную службу.
В городе был авиационный завод, выпускающий какие-то детали для самолетов. Охранять его и входило в наши обязанности. Дня через четыре-пять партизаны снова зашевелились и напали на расположение нашего полка. Третья сотня на окраине города не выдержала, оставила позиции и отступила к авиазаводу. Основная часть полка отбила атаку и удержала центр города. В 3-ю сотню прибыл зам. командира полка войсковой старшина Голубев со взводом, вооруженным преимущественно автоматическим оружием. Познакомился с обстановкой, попросил одного казака, знавшего местность, провести взвод в окружную, и по винограднику сбоку атаковал противника. Тут же в атаку пошла вся сотня. Полк перешел в наступление, отбросил противника на 10–15 км в горы. В этой операции был легко ранен в руку командир полка Русаков, но позиций не покинул, руководил до победного конца. В 3-й сотне погиб казак Зеленцов и четверо были ранены. Остальные сотни понесли примерно такие же потери. Для погибших в городе были заказаны памятники с надписью на русском языке. На чужой земле упокоились донцы. Наступило затишье. В спокойной обстановке пели казаки уныло:
Над озером чаечка вьется,
Ей негде бедняжечке сесть,
Слетай ты на Дон — край далекий,
Снеси ты печальную весть.
Стоим мы в горах альпенийских,
Кругом в окруженьи врагов…
Запевалами, обладавшими отличнейшими голосами, были дядя Федя Иванов и его племянник 16-летний Миша Никитин.
Винограда в предгорьях полно, нет ни заборов, ни перегородок — только ряды винограда. Уж мы там им полакомились, ели вдоволь и вспоминали свой родной край, где был только терн свежий, моченый да сушеный. Из него еще варили узвар. Большевицкая банда такие налоги наложила на плодовые деревья, что казаки их все повырубили. Так те этого и добивались, чтобы более действенным был ими устроенный голод. А какие сады, какие виноградники были у нас на Дону!
Приезжали родственники из станиц к казакам нашей сотни с кошелками да сапетками на виноград. Мы их порыв осенних заготовок сдерживали, как могли, чтобы не обидеть местных жителей. Пишут про казачьи грабежи — это чушь собачья. Продовольствием нас снабжали, — может, и не ели разносолов, но по военному времени было нормально. А за виноград итальянцы никаких претензий не выставляли.
Местные жители относились к нам хорошо, приглашали в дома и включали радиоприемники, для нас ловили Москву и мы слушали. Удивлялись и спрашивали у них: «У вас за это не преследуют?» Они также удивлялись: «Пурке (почему)? Прего (пожалуйста), слушай любую страну, твое дело». Это было в фашистской стране. А у нас…