Вообще, бывало, к нам подсылали провокаторов. В Торченто хорунжий 2-го полка Черечукин с женой (потом выяснилось, парашютисткой) увели с собой к партизанам 26 человек, из которых потом лишь четверым удалось вырваться обратно с автоматами. Говорили, что и наш исчезнувший хорунжий был из подосланных…
Между тем становилось все тревожней. На дорогах все чаще стали появляться партизаны. Пришлось выставить от нашего отделения караул в единственном находившемся в двух километрах от поселка доме. В ночь с 6-го или 7-го мая на нас напала группа партизан. Двое наших патрульных отстреливались, укрывшись за придворными постройками. Только когда один из казаков бросил из окна второго этажа гранату, все успокоилось. В этой стычке был ранен в ногу Саня Быкадоров.
С наступлением темноты мы ждали нового нападения, но в этот раз тишину нарушил лишь звон церковных колоколов. Звонили во всех населенных пунктах, и громкое эхо разносилось по ущельям и долинам гор. В поселке все жители радостно кричали нам: «Гойрафинита, гойрафинита!» Война кончилась. Но мы не могли разделять их искренней радости. Мы были вдали от родного края, все еще находившегося под властью большевиков, и нас ждала неизвестность.
И сейчас вспоминаю я этот звон в Альпах — порой кажется, что он еще не стих…
В Австрию
Как-то итальянец Артур позвал Петра Павлова. Одной рукой показал на мастерскую, вторую положил на плечо юноше. Петр понял — предлагает остаться. С минуту длилось раздумье. Навсегда остаться без казаков, никогда не увидеть родных?..
— Ненте! — то есть нет.
На нет и суда нет. Обнялись на прощанье… Мог ли представить Петр, что его ожидает? О скором решении всю жизнь потом жалел…
Из Форни-Дисотте двинулись организованно: авангард, арьергард. Вместе со всеми влились в Толмеццо. Город бурлил, кричало радио. На балконах, окнах и дверях итальянские флаги. На тротуарах полно людей. Смотрели на казачье движение с улыбкой, сожалением, просто с любопытством.
Нескончаемая колонна продолжала путь к горному перевалу. Никто организованно на казаков не нападал, говорили об одиночных мелких стычках. Надо отдать должное «патриотам Альп»: кончилась война — и все! Ни выстрела.
Кое-кто остался во Фриули. Врач 2-го Донского полка сожительствовал с итальянкой, еще четыре казака.
Перевал переходили кто как мог. Курсанты разыскивали своих хуторян и присоединялись к ним. Петр и еще трое друзей шли отдельно. Погода хмарная, постоянно дождь, сыро и холодно. По утрам местами гололед. Лошади еле тянули брички. Особенно тяжело было семейным с детьми и багажом. Возницы, управляя лошадьми, шли рядом, иногда подталкивали брички. На некоторых подъемах помогали и все пешие.
Наверху на небольшой ровной площадке на Т-образном перекрестке направо отходила боковая дорога. В 400–500 метрах там были немецкие склады. На перекрестке — казачий пост, к складам никого не подпускали. Помощник походного атамана полковник Силкин направлял туда пустые подводы за продуктами.
Дорога была запружена казачьими частями; реже шли пешком и на машинах немцы — все в одном направлении, медленно, дорога опасная. Когда спустились с перевала, незаметно перейдя австрийскую границу, там уже было полно английских и других солдат, они на разной технике двигались во все стороны. При входе в Лиенц шли строем поротно венгры — в ногу, гордо подняв головы, вооруженные; за мостом повернули направо. Казаков регулировщики направляли влево.
Не попал в Австрию арьергард из юнкеров. Полусотня 1923-24 годов рождения прикрывала отход от самого Фриули. Англичане на границе их разоружили и сразу направили в советскую зону.
Четверка наших курсантов перешла небольшой мост. В кабине грузовика там обедали два немца. Ребята поздоровались, и их тут же пригласили к «столу». Много хлеба, ящик масла и консервы — все кстати после тяжелого перехода! Немцы заканчивали есть, вскоре встали, стали паковать вещи в чемоданы и рюкзаки. Перед уходом стали казакам что-то говорить — одно понятно: «Нах хауз!» Пожали на прощание руки, продукты оставили.
Ребята сложили свои сидора в кабину. Заводят грузовик, а стронуться не могут. Никто ведь за рулем не сидел прежде, только Коля Смородин катался с отцом на катере, на него и возлагали надежды. Трое вылезли из кабины, советы подают, добросовестно под машину заглядывают.
Подворачивает легковая автомашина. Из нее вышли полковник и высокого роста старый стройный генерал в легоньких туфлях и брюках с двойным лампасом. Начинающие автомобилисты в струнку.
— В чем дело, казаки?
Курсанты наперебой объяснять. Генерал обратился к своему шоферу:
— Вася, посмотри, что с машиной.
Шофер залез в машину, осмотрелся, повернул какой-то рычаг у пола и машина тронулась. Позвал курсанта. Объяснил, даже немного проехался с ним.
Ребята догадались, что генерал — это П.Н. Краснов, раньше они его не видели. Он приезжал только к юнкерам. Почему он был в туфлях, понятно.
Шепотом спросили шофера:
— Господин урядник, это Петр Николаевич Краснов?
Тот подтвердил.
Быстро в сплошном потоке двигающихся не поедешь, и юноши лишь кое-где перегоняли подводы. Проехали Лиенц, отъехали километра 3–4, там их встретил все тот же Силкин. Прикомандировал к ним интенданта. Тот вскочил на подножку и показал, куда отогнать машину. Поставили в ряд с четырьмя грузовиками, двумя легковыми и десятком подвод. Забрали свои вещи, хотели прихватить по ящику масла, но интендант разрешил взять лишь один начатый и по две банки консервов. Отошли в сторону, разделили масло. Решили не искать юнкеров, а объединяться со своими родными и хуторянами.
Вдоль дороги в строгом порядке были размечены места каждого полка. Петру и его давнему другу и одностаничнику Сергею Оверченкову пришлось идти назад, 2-й Донской полк стоял первым от Лиенца. Там же расположилась и резервная офицерская сотня. Петр был уверен, что хуторяне обрадуются его приходу, и в случае дальнейшего похода хотя бы его вещи будут на подводе.
Нашел своих, и казака Владимира Ивановича, которому отдал свою лошадь, уходя в учебную команду. Были при бричке он сам с женой и еще дваказака. Повозка крыта брезентом, от нее натянут еще брезент навроде балагана. Под ним все и располагались.
Стояла солнечная погода — последние спокойные дни конца весны. Речка, очень быстрая и холодная. Кухня работает, начали выдавать английский сухой паек. Утром подъем:
— На молитву становись!..
В штабе получили тогда очередные звания полковники Доманов, Силкин, Богданов и еще трое, Петр запамятовал теперь.
Казаков пока никто не трогал. В расположении полка англичане не появлялись. Однажды утром построение. Командование приказало сдать оружие — мол, требование англичан. Пошли слухи, что казаков направят на плантации — то ли в Африку, то ли в Южную Америку. Верили…
Полковник РОА Бочаров прибыл в Италию дней за 10 до того, как казакам пришлось ее покинуть. За казачьими обозами он последовал в Лиенц, затем срочно выехал в Прагу. Там, как член делегации РОА, пытался добиться встречи с английским правительством. Сэры не пожелали говорить, они все давно решили — жаль, что казаки тогда ничего не знали о причинах исчезновения юнкерского арьергарда. Разговоры, — впрочем, их распускали сами англичане в нужном им направлении. Ждали, когда из СССР пригонят вагоны.
Предательство
Но вот все повернулось в деловое, но загадочное русло. Всех офицеров Стана английское командование пригласило на «конференцию». Даже в резервной офицерской сотне осталось только два престарелых хорунжих на дежурстве. Казаки приободрились: не совсем уж плохи дела, считаются с нашим командованием, значит, решат нашу судьбу положительно.
Но офицеры не вернулись — ни к вечеру, ни на следующий день. Случилось что-то страшное. Кое-кто подался в горы, к швейцарской границе — но скоро вернулись. Пограничники — ребята хорошие, но ни денег, ни золота не берут, и в Швейцарию не пускают. Охрана границы усиленная.