…Въезжаем в город. Шофер танка спросил меня, куда меня доставить.
— В штаб генерала Доманова.
Еще немного, и мы вкатились на площадь. Танк развернулся, и офицер, открывая люк, предложил мне выйти.
Мы остановились перед большим желтым зданием. К балкону прибита доска. На ней олень, пронзенный стрелой, и не совсем правильно нарисованный знак РОА.
Выскочив на площадь, я повернулась к танку. Через отверстие на меня, не мигая, смотрели черные, презрительные глаза.
— Мерси! — говорю я, глядя в них. — Спасибо, что подвезли.
— Мне не надо «спасибо» от белогвардейской с…! — совершенно чисто по-русски ответил танкист. Люк закрылся, приспустилось стальное веко над зрительным отверстием танка, и он пополз своей предательской дорогой.
Это было 26-го мая 1945 года.
СРОКИ ПОДОШЛИ
На пороге штаба меня встретил дежурный офицер, полковник Протопопов, которого я знала по мирному времени. Выслушав меня и узнав цель моего появления, он, предупредив, что генерал Доманов как раз сейчас имеет заседание со старшими офицерами, все же счел возможным немедленно обо мне доложить.
Мы поднялась на второй этаж, и, оставив меня в коридоре, Протопопов пошел доложить.
…Странная была моя первая встреча с Домановым. Правда, мертвые срама не имут, и каждому свойственно ошибаться. И правда, положение в то время было такое, что каждому хотелось верить в то, что, очевидно, было утешительным вымыслом, и невольно люди отказывались верить в правду…
Не помню точно, сколько офицеров заседало за длинным столом. Думаю, человек пятнадцать. Сразу же в глаза бросились знакомые лица: генерала П.Н. Краснова, С.Н. Краснова, Соломахина, Султан Келеч Гирея. Доманова я не знала, но угадала его в офицере, сидевшем во главе стола. Отдав честь, доложила, кто я такая, откуда и как пришла и какие имею поручения.
Генерал заметно нервничал. Чувствовалось, что он недоволен тем, что мой приход прервал ход заседания. Выслушав, он короткими фразами и резко ответил:
— О местонахождении Охранного Корпуса мне известно от первого курьера капитана Д. С генералом фон-Паннвицем связь налажена. Судьба генерала Власова и его частей нам неизвестна, как нам неизвестна и судьба полка «Варяг». Здесь в лагере Пеггец находится ваш майор Г. и его сопровождающие. Они тут временно задержаны. Вам советую вернуться в часть, так как думаю, что вам дальше не пробиться… Есть какие-нибудь вопросы?
— Никак нет, но я хотела бы вам доложить о том, что я слышала в пути…
— Будьте коротки!
Сильно нервничая, я точно передала весь разговор офицеров в танке, знаменательную фразу об «исключенной возможности сопротивления», о частях, которые с специальной задачей прибыли из Италии. Было заметно, что мои слова произвели крайне тягостное впечатление на присутствующих. Генерал Доманов вспыхнул:
— О какой выдаче вы говорите? Что за бабьи сплетни! Я запрещаю вам об этом говорить! Подобные ложные слухи будируют людей. Это — провокация! Сдача оружия — неизбежное условие, предъявляемое военнопленным. Меня как раз сегодня утром заверил майор Дэвис о самом благоприятном решении нашего вопроса. Послезавтра, на конференции с англичанами, все будет выяснено. А если я узнаю, что вы еще где-либо повторили эти провокационные россказни, я прикажу вас арестовать. Понятно? Идите и зарегистрируйтесь в лагере.
У меня в душе бушевало. Оскорбительные слова генерала и его недоверие казались просто возмутительными. Однако, он меня не знал, и путевка, которую я ему показала, очевидно, не послужила гарантией, удостоверяющей мою серьезность и честность.
В Пеггец меня сопровождал только что сменившийся с дежурства полковник Протопопов. Он был приветлив и сердечен и всю дорогу рассказывал мне о своих впечатлениях, но я была так взвинчена, что оказалась плохим собеседником. Даже радость предстоящей встречи с майором была омрачена мыслями о разговоре офицеров в танке. Протопопов довел меня до шестого барака и указал на вторую дверь, взяв с меня слово, что, после встречи с «варягами», я посещу его семью и останусь у них обедать.
Дрожащей рукой я постучала в дверь. Знакомый, немного сердитый голос пригласил войти.
«Женька», как мы ласково называли майора, вытаращил глаза. За ним стояли ординарец полка, поручик Сергей П., его жена Ольга, сестра милосердия, кудрявый верзила шофер Анатолий Г… Объятиям, приветствиям и расспросам не было конца. Все они радовались моему «чудесному появлению».
Сегодня, оглядываясь назад, я все больше и больше верю в перст судьбы, в предопределение, в предначертание человеческого жизненного пути и в то, что всем нам Провидение дает известную роль, которую мы должны сыграть, оказываясь в определенном месте и в определенное время. Командировка, которую мне дал полковник Рогожин, весь довольно замысловатый путь до Лиенца — все мне теперь кажется предначертанным и ведшим меня к определенной, тогда еще не ясной цели.
Майор подробно рассказал мне об их пути. Отделавшись от нас, использовав более широкую дорогу, им удалось выбиться в голову отступления, но и они были задержаны перед Дравским мостом, стали очевидцами борьбы с партизанами и пробоя этой пробки, сделанного танками фон-Кейтеля и эскадроном «Эдельвейс». Стараясь соединиться с полком и одновременно «нащупывая настроение» англичан, майор со своим сопровождением поторопился проскочить Клагенфурт, в котором ему было предложено сдаться в плен и сесть в один из придорожных лагерей, затем, переночевав в какой-то вилле в Перчахе, они проследовали в Шпитталь на Драве, в котором не было и следа «Варяга». Там узнали о местопребывании генерала Льва Рупника и отправились на озеро Оссиях. С семьей генерала была Ольга П., и, забрав ее, они двинулись в Лиенц, который для них оказался «конечным пунктом». Дальше ехать не разрешалось. Всех, кто сюда попадал, сейчас же отправляли в Пеггец и там предлагали ждать разрешения всеобщего вопроса.
Майор пробовал непосредственно вступить в связь с английским командованием, благо он прекрасно говорил по-английски, и там узнать о судьбе «Варяга», но в Лиенце соблюдалась строжайшая субординация. Очевидно, во избежание всякого рода «личных интервенций», все разрешения и путевки получались только через Доманова. По странной причине, оказалось, что и майора Г. Доманов встретил так же сухо и нелюбезно, как и меня. Пропуска к англичанам не давал без объяснения причин, оттягивая со дня на день.
Майор подробно расспросил меня обо всем пережитом нами с момента его отъезда. Произошло многое. Среди общих черт, уже описанных мною, вкрались и известные личные нотки. К тому времени я уже узнала, что группа, к которой я принадлежала, разбившаяся на части со дня капитуляции, имела потери. В отступлении несколько человек были захвачены красными и расстреляны. В перестрелке погиб очень способный и храбрый разведчик Петр Аппку, албанец по происхождению. Неприятным было и то, что один из «саботеров», молодой далматинец, бывший четник Николай Вештица просто остался в Любляне…
По дороге у меня произошло столкновение с полковым врачом, д-ром Владимиром К., возглавлявшим обоз второго разряда. Он попал в полк по назначению немцев, после самоубийства полкового врача, д-ра Дурнева.
Красивый и очень молодой, из военнопленных, он с первых же шагов не заслужил доверия и уважения медицинского персонала. В нем было много апломба, мало знаний, и его диагнозы пахли самозванством. Но на безрыбье и рак был рыбой, и предположение, что он был фельдшером в советской армии до сдачи в плен, в тот момент до некоторой степени удовлетворяло. Все же был послан запрос о присылке нового врача.
В пути д-р К. много пил. У него все время происходили столкновения с санитарами, тоже бывшими подсоветскими, быстрее нашего раскусившими «врача». Они с большим вниманием и уважением относились к распоряжениям старшей сестры, Ольги Ч., прекрасно знавшей свое дело.
Незадолго перед переходом Дравского моста, когда мы ожидали нашей очереди, у К. произошло столкновение с санитаром Ш., у которого в обозе находились жена и ребенок. Будучи пьяным, К. «не стерпел» оскорбления и, взяв с собой двух солдат, повел Ш. в лес… на расстрел.