Спросил у близсидящих казаков: — «Кто из станицы Александрийской?» Вызвался один. Оказалось, что я учился с его сестрой Верой в средней школе и она говорила, что у нее есть старший брат Федор. Вот этого Федора я и встретил в 1-м эскадроне. Однако лично я его никогда не видел и не знал.
Однажды в тихий вечер я вышел покурить и решил пройтись по центральной аллее. Она очень красивая, с тополями и скамейками. На одну из них присел и курю. Смотрю, идут двое пожилых казаков, о чем-то беседующих между собой. В одном из них узнаю своего соседа Григория Нестеровича, кума моего отца, бывшего агронома нашего колхоза. Сперва даже не поверил своим глазам. Окликаю: — «Григорий Нестерович!» Оба остановились. Мой сосед подошел и, узнав меня, бросился обнимать. Начались расспросы: — «Откуда? Как сюда попал? Кого из хуторян видел во время войны? Где я нахожусь в данное время?» Я сказал, что в общем карантинном бараке. — «Почему не в офицерском?»
Перед началом войны я успел написать домой лишь одно письмо, где сообщил о присвоении мне звания «лейтенант». Видимо, отец похвалился куму о моих делах в армии, так что Григорий Нестерович знал об этом. Стал объяснять, что я себя не считаю полноценным офицером и решил об этом молчать. Он и слушать не хотел: — «Мы собираем по единицам наших казачьих офицеров, а ты хочешь умолчать об этом? Хочешь быть рядовым казаком?» Часа три мы спорили. Он мне доказывал, что я буду сам себе хозяин, не буду подчиняться каким-нибудь самозванцам, которые записывались в офицеры, не зная самых простых основ строевой и боевой подготовки. Закончился разговор тем, что Григорий Нестерович заявил, что завтра же пойдет в штаб 6-го Терского полка и все расскажет.
На следующий день приходит посыльный, забирает меня и ведет в штаб. Там немецкие и казачьи офицеры сняли с меня «стружку». Переодели и направили во 2-й эскадрон, где я принял под командование 2-й взвод. Так, по воле случая, я — командир взвода 6-го Терского кавалерийского полка 1-й Казачьей кавалерийской дивизии. Живу в офицерском бараке. Питаюсь в офицерской столовой. Занятия с казаками, в основном, проводит помкомвзвода под моим наблюдением.
Недели через три вызывают в штаб и объявляют, что направляют меня на переподготовку в офицерскую школу, расположенную в местечке Прашница в 20 км от Млавы. В школе собралось человек 40. Все офицеры от лейтенанта до капитана. Нам объявили: — «Погоны снять, звание забыть. Вы теперь слушатели офицерских курсов. Звания получите после их окончания». Занятия вели немецкие офицеры с переводчиком. Нас ничему особому не учили, а, в основном, проверяли наши знания. Идет лекция. Преподаватель специально делает грубейшую тактическую ошибку и смотрит: кто ее повторяет, а кто нет и почему? Так выявляли самозванцев. Курсы продлились дней 40–50. По окончании занятий группу курсантов в 15–20 человек построили и увезли на охрану какого-то объекта во Францию. Оставшимся устроили прощальный банкет и — по местам.
В конце августа — начале сентября 1943 года после обучения казаков боевым действиям пошли разговоры о нашей отправке. Но куда: на восточный фронт или во Францию на случай открытия второго фронта? Командование держало это в тайне. Наконец, погрузились в эшелоны и поехали. Однажды под утро прибыли на какую-то станцию и разгрузились. Когда рассвело, читаю: — «Старе Петрово село». Интересно. Почти по-русски. Когда разобрались, оказалось, что мы прибыли в Югославию в провинцию Славония. Местность равнинная. Партизан мало, а то и совсем нет. Люди разговаривают на сербско-хорватском языке. Часть разговора понятна, часть не понятна, часть догадываешься. Сербы — православные с традициями близкими нашим, хорваты — католики.
Коммунист Тито поднял народ на борьбу с немецкими оккупантами. А нас привезли на борьбу с коммунистическим режимом Тито. Титовская пропаганда сперва растерялась. Как это так: Германия воюет против русских, а тут русские в союзе с немцами? Нас стали изображать как шайку диких кавказских народов — черкесов. В результате нашего общения с местным населением эта пропаганда потерпела крах. Тогда нас стали изображать как уголовный элемент, набранный из российских тюрем. Но и здесь произошла осечка.
Пришлось разбираться в югославских событиях. В Сербии, где сербы-патриоты создали боевые подразделения четников под командованием Недича, мы были мало. В основном воевали в Хорватии. Хорватские власти развязали настоящую религиозную войну. По всей Хорватии были разрушены все православные храмы и церкви. Хорваты-усташи вырезали сербов целыми селами. Не стреляли, а резали ножом. Чтобы не быть зарезанным, надо было принять католическую веру. Это небольшая религиозная процедура. Одной миловидной сербиянке, жившей тайно среди хорватов, я советовал: — «Да ты прими формально их веру, а в душе молись своему Богу и живи спокойно». Ответила: — «Людей я обману, а Бога — нет. Что Бог решит, то и будет». Прошло 54 года, а я и сейчас повторяю ее слова: — «Людей я обману, а Бога — нет». Какая сила веры в Бога!!!
Одна молодая хорватка как-то в разговоре сказала мне: — «Мы защищаем свободу и независимость нашей Родины. А что делаешь у нас ты?» Что ей сказать? Да почти и нечего. В наших руках единственный козырь: — «Мы «наелись» коммунизма по горло. Хотим помочь Вам, чтобы Вы не пошли по нашей трагической дороге». — «А мы Вас не просили об этом», — был ответ. Сложнейшая ситуация. Ведь они были правы, защищая свою Родину. К тому же это наши братья — славяне. Как нам быть? Как сделать по пословице, чтобы «волки были сыты и овцы целы»? Была возможность перейти к партизанам. Но немцы и местные жители рассказывали, что титовцы перебежчиков выдают советам. Немцам я мог не верить, но верил местным жителям.
В боснийском городке Добой стоим и ведем разговор о покупке помидор: — «Как они называются по-хорватски?» Подходит молодая красивая девушка и на чистейшем русском языке спрашивает: — «Господа офицеры! Что Вы хотите купить?» У нас глаза окрутились. В далекой горной Боснии, в этой отсталой стране, где еще в ходу ткацкий станок и деревянная борона и… русская речь! Как это могло произойти? Оказывается, они эмигрировали еще в гражданскую войну. Отец, генерал-лейтенант русской армии, был дипломатом. Его уж нет в живых. Эта девушка, ее старший брат и 87-летняя мать живут в этом городке. Русскую речь не забыли и мечтают вернуться на Родину. Недоумевают, как мы могли оказаться в союзе с Германией?
Наша дивизия была на самообеспечении. Стало быть, пропитание для себя и лошадей, в основном, надо было доставать самому. Это приводило к насильственному изъятию продуктов, сена и т. д., что вызывало недовольство населения. Но, если на нашем пути встречались немецкие села, нам говорили: — «Нике забрали. Это дойч». Хорватско-усташская пропаганда использовала это и говорила населению: — «Смотрите, эти русские под жесточайшим немецким контролем и командованием творят грабеж и насилие. Подождите, придут те русские, у которых и командиры такие же грабители. Они устроят у нас настоящий ад». Однако, при конфискациях продуктов, фуража, лошадей было строжайше запрещено отбирать все и оставлять семьи без средств к существованию, как это делали большевики в гражданскую войну и в период коллективизации, а также советские партизаны на оккупированной территории.
Однажды во время нашего диспута подняли вопрос: — «Кто генерал A.A. Власов — герой или предатель?» Один из участников этого диспута сказал: — «Ответ будет зависеть от того, кто будет говорить и в какое время». И он прав. Как описать действия 15 Казачьего кавалерийского корпуса (в феврале 1945 г. дивизия преобразована в корпус) в Югославии? Кто будет писать: Югославский партизан? Немецкий офицер? Представитель казачества? И в какое время: во время войны? Во время сдачи оружия в английской зоне оккупации Австрии? Или по прошествии 55 лет?
Как представитель казачества я не берусь описывать все действия 15 ККК в Югославии. Я не все видел, не все знаю, не во всех военных операциях участвовал. Начну с того, что нас выгрузили на равнинной территории, где партизан вообще не было, а местное население не имело представления о них. Мы же ходили на прочесывание местности в поисках партизан. Я это время отношу к проверке нас на надежность. Не будет ли перебежчиков? Ведь в составе эскадронов при преобладании природных казаков был весь социальный и национальный букет Советского Союза: крестьяне, рабочие, интеллигенция, русские, украинцы, татары, башкиры и т. д. и т. п. Никого не интересовало, кто ты: коммунист, судимый или нет, даже национальность не спрашивали. Меня удивляло, что во время строевых занятий пели песню «Вставай страна огромная…». Только заменили слово «черные» на «красные» в строчке: — «не могут крылья черные (красные) над Родиной летать…». Аналогичная замена в других строчках и в других песнях. Как мне представлялось, идеологической работы среди казаков не было никакой. При некоторых эскадронах был атаман, в основном, пожилой офицер, который в непринужденной обстановке проводил беседы по истории и традициям казачества.