На всех ключевых командных должностях были немцы, за исключением 5-го Донского кавалерийского полка полковника Кононова, где был только один офицер связи и несколько младших чинов чисто технического персонала. Нам обещали, что в скором времени все командные должности займут казачьи представители, но до конца войны так ничего и не сделали. Одно время на должности командиров эскадронов поставили офицеров-эмигрантов. Вскоре их убрали и возвратили немецких офицеров. Заметно было, что в разведку никогда не посылали немцев. Я как-то спросил у старшего немецкого офицера: — «А почему не посылают в разведку немцев?» Шутя, он ответил — «На каждого немца переводчиков не найдешь».
Принцип самообеспечения казачьей дивизии (позднее корпуса) вынуждал к конфискациям, что приводило к серьезным конфликтам с крестьянами и не прибавляло авторитета казакам. Однажды в зимнюю пору я видел, как казаки вывели крестьянских коров из хлева и поставили своих лошадей. Крестьяне были вынуждены из одеял, тряпья соорудить что-то наподобие сарая, чтобы их буренки не ночевали под открытым небом.
Но было и хорошее. При казаках сербское население жило спокойно и было уверено, что никакие усташи их не тронут. Казаки решительно и жестко пресекали национальную рознь. Партизаны же с казаками встреч избегали из-за слабой вооруженности и боязни ответной кары.
В Югославии, вернее — в Хорватии, мы пробыли около двух лет и все время у меня из головы не выходили слова молодой хорватки: — «Мы защищаем свободу и независимость нашей Родины. А что делаешь у нас ты?» Как я понимал, она тысячу раз права. А что нам было делать? Родина (точнее — большевистский режим) от нас отказалась, объявив всех пленников изменниками. Свыше пяти с половиной миллионов изменников — не многовато ли для страны?
Под конец войны мы быстрым аллюром (несколько суток) были выведены в соседнюю Австрию через Словению. В одном месте побросали лошадей, обоз и с легким вооружением с боем прорвались в зону англичан. В конце мая сдали оружие. Вскоре пошли слухи, что нас передадут советам, но в это как-то не верилось. Наше новое начальство (русское) послало делегацию к фельдмаршалу Александеру. Их успокоили, заверив: — «С коммунистами мы воевать будем, если не сегодня, то завтра. Рядовой состав мы наберем в любое время, а офицерский сохраним. Не беспокойтесь, господа офицеры, мы вас спрячем от глаз большевиков где-нибудь на юге Франции. Так что завтра, когда за вами придут машины, с личными вещами приходите на сборный пункт».
Мы с другом прибыли последними. Выглядываем из лесочка. Я посчитал офицеров нашего 6-го Терского полка. Все были в сборе, кроме нас двоих. Глянули друг другу в глаза… Подошли к основной толпе. Подъехали крытые «студебеккеры». При каждой машине три конвоира с автоматами. Построили. Приказали сдать личное оружие. Ну, раз под конвоем и без оружия, значит на Родину!
Привезли нас на какой-то пересыльный пункт. Там уже была группа Доманова из Северной Италии. Их тоже привезли на «совещание», где должна была решиться наша судьба. Под сильной охраной (прожекторы, танки) ночь провели здесь. Никто не спал — не до сна было.
Утром те же машины и конвой. Предложили грузиться. Никто не шел. Даже группа офицеров, взявшись за руки, легла под гусеницы танков. Английское командование вызвало подкрепление. Танки подняли стрельбу над нашими головами. Вновь прибывшая команда человек в 60 хватала поодиночке стариков-домановцев и кидала как мешки в машину. Назад с машины нельзя — штыки конвоя. Кубанцы запели: — «Врагу не сдается наш гордый Варяг…», — и сами стали грузиться в машины.
Привезли нас в г. Юденбург. Высокий мост через реку. До воды метров 40. Первая машина разгрузилась перед мостом. Повели на другую сторону. Не знаю точно, но человек 6 или 7 прыгнуло с моста в воду и на камни. Другие машины стали проезжать по мосту и разгружаться на советской стороне. В нашей машине двое перерезали вены на руках. Их забрали полумертвых. Наша эпопея закончилась. Мы в руках «любимой Родины»!
Нас, офицерский состав XV казачьего кавалерийского корпуса, передали англичане в городе Юденбург. После всяких оформлений погрузили в вагоны, и потянулись мы на восток. Чтобы мы знали, куда попали, чтобы убить волю к сопротивлению, нас начали «обрабатывать» с первого же дня нашего путешествия. Давали селедку, но не давали воды. Не разрешали на станциях опорожнять «парашу», что создавало жуткую вонь в вагонах. А если учесть, что ради экономии вагонов нас набивали в вагон, как селедки в бочку, то можно представить наше положение. Не было медицинского обслуживания. Конвой заявлял, что им все равно, доставить нас живыми или мертвыми — лишь бы сошлось количество «голов». Не знаю про весь эшелон, но в нашем вагоне уже было двое мертвых.
Прибыли мы в город Прокопьевск. Лагерь наш находился на краю города. И что удивительно, так это отношение персонала охраны и обслуживания к нам. Видимо, чтобы снять нервное напряжение, обслуга распускала слухи, что нам особо бояться нечего. Пройдете мол фильтрацию, получите документы, и кто-куда. В этот обман чекисты вовлекали «стукачей» из нашей среды, которые работали на них. К сожалению, таковые находились. Мой друг по эскадрону, лейтенант Топоров пошел служить чекистам. Его устроили экспедитором, и он свободно разъезжал по городу.
Через некоторое время в лагере поставили палатки для следователей и, начались допросы, то есть «фильтр». Начали со старших офицеров — полковников, подполковников, майоров. После окончания следствия везли в Новосибирск. Там, якобы, выдавали паспорта, и кто-куда, кому что дали.
И вот, этот мой друг говорил мне:
— Не вздумай бежать. Раз уклоняешься от проверки, значит чувствуешь свою вину. Я недавно в Прокопьевске видел майора Захарова из 5-го Донского полка. Так ему дали вольное поселение в Кемеровской области сроком на десять лет без права выезда из области, а нам, лейтенантишкам — прямым ходом домой.
И я верил. Никогда бы не подумал, что Топоров мне врет, что он теперь служит уже чекистам.
В лагере городские власти использовали нас на разных работах. Я попал в бригаду дорожных работ. Мы ремонтировали городские и окрестные дороги. Охраняли нас двое пленных румынов. Вольные граждане проходили мимо нас. Иногда даже можно было с ними переговариваться. Сбежать было запросто. Но за все время пребывания в бригаде никто не ушел.
Помню, как-то ко мне обратилась молодая сибирячка. Как она меня уговаривала, чтобы я убежал к ней. Она говорила, что ее родители живут недалеко от города. Они знали, что у нее есть муж, но не видели его. У нее есть и его паспорт. И как она уверяла, что я очень похож на ее бывшего мужа.
— Пойдем! В селе тебя никто не знает, и будем спокойно жить, — говорила она.
— Наташа, дорогая моя! Ну, зачем я буду рисковать своей судьбой? Даю тебе честное слово, что я пройду проверку, получу законные документы, и к тебе. Домой я сразу не поеду; там у меня семьи нет, и кто жив, я не знаю, — говорил я.
— Вот посмотришь — будешь доставать локотки, да будет поздно, — настаивала она.