Технология проверки и фильтрации Протопопова заключалась в том, что вначале опрашивали этих лиц, затем — названных ими в опросных листах. Таким образом выявлялись связи Алексея Протопопова. После этого снова допрашивали самого Протопопова и выявленных его знакомых. Потом — тех, кого назовут эти люди. Все допросы начинались со слов: «Кого вы знаете по службе в немецкой армии или по эмиграции?», потом следовали конкретные вопросы о Протопопове. Такой метод назывался «частый гребень». Он был весьма результативен, но требовал больших трудозатрат. Правда, кого волновало потраченное в лагере для военнопленных время? Все равно — сидеть.
Так или иначе, но постановление об аресте Протопопова Алексея Михайловича, 1897 года рождения, белоэмигранта, бывшего майора[27] немецкой армии было вынесено начальником отделения контрразведки Управления МВД по Новосибирской области майором Пастаноговым лишь 8 июля 1946 года, ровно через год после прибытия эшелона с пленными в Прокопьевск и почти через восемь месяцев после заполнения опросного листа. В этот же день постановление было утверждено начальником управления подполковником Терентьевым, а на следующий день санкционировано прокурором войск МВД по Новосибирской области подполковником Масловым. Это было очень удобно — все службы размещались под одной крышей и подчинялись одному и тому же начальнику. Только согласованность действий могла дать хороший результат. «Законность», таким образом, была соблюдена.
Правда, приобщенные к делу первые допросы Протопопова-Медера Алексея Михайловича были датированы 5 и 6 июля 1946 года, еще до вынесения постановления об аресте. Но это тоже предусматривалось технологией проверки и фильтрации — обвиняемый имел право отказаться от дачи показаний, а свидетель по делу — нет. Поэтому будущих обвиняемых вначале допрашивали как свидетелей. Это тоже давало хорошие результаты.
Следствие по делу Алексея Протопопова-Медера началось в то время, когда первая волна действительных и мнимых преступников из числа военнопленных уже была выявлена и осуждена. Арестантский телеграф разнес по лагерным баракам вести о том, кого допрашивали, как допрашивали и какие сведения хотели получить. Стало известно и о том, по каким статьям уголовного кодекса предъявлялись обвинения, и какие приговоры были вынесены.
Отмечалось, что наиболее сурово власти относились к тем, кто совершал военные преступления или, по крайней мере, подозревался в них, а также к тем, кто в прошлом имел советское или русское подданство. Предпочтительные шансы на смягчение участи могли получить те, кто издавна имели какое-либо иностранное подданство и могли доказать, что были призваны в немецкую армию.
Насмотревшийся и наслышавшийся всякого за год пребывания в плену Алексей Протопопов, у которого в Австрии оставались жена и трое сыновей, понял, что единственный выход из создавшегося положения заключается в том, чтобы любым способом доказать свое давнее германское подданство. Именно германское, на худой случай — австрийское. Любое другое подданство могло повлечь за собой обвинение в добровольном сотрудничестве с немецким фашизмом[28].
В июля 1946 года был допрошен майор немецкой армии (так значилось в протоколе допроса) князь Николай Чегодаев-Саконский, показавший, что знает Протопопова с 1942 года и рассказавший о некоторых обстоятельствах его жизни. Намеренно или нет, но князь Чегодаев-Саконский оказал Алексею Протопопову добрую услугу, сообщив следователю Герасимову, что, находясь в лагере, Протопопов объявил себя немецким подданным и что его подлинная фамилия — Протопопов-Медер.
Все допросы Алексея Протопопова проводились в Кемеровской тюрьме № 1, где содержались также князь Чегодаев-Саконский и многие другие сослуживцы Протопопова.
На первом допросе, состоявшемся 5 июля, майор Герасимов, представившийся из соображений конспирации просто сотрудником Управления МВД по Новосибирской области, задал опасный вопрос: когда и при каких обстоятельствах Протопопов эмигрировал за границу. От правильного ответа на этот вопрос зависело многое, можно было, например, избежать обвинений в измене родине или в оказании помощи мировой буржуазии.
Протопопов объяснил, что он не эмигрировал, а был взят в плен австрийскими войсками 18 июля 1917 года под Черновцами, что служил он писарем и переводчиком в чине унтер-офицера в 16-м стрелковом полку 4-й стрелковой дивизии. Был освобожден из плена в связи с формированием из пленных «украинских частей» для гетмана Скоропадского, но избежал мобилизации по причине ранения. Нашел в Австрии родственников своей матери, Ксении Михайловны фон Медер, и с согласия посла Украины в Австрии получил в 1918 году австрийское гражданство.
Как получивший в России квалификацию техника пути железнодорожного транспорта получил работу в городе Марбурге. Когда эта территория отошла к Югославии, был призван в югославскую армию и получил чин подпоручика запаса. Далее был переведен в город Любляна, где совмещал работу с учебой в университете. Университет закончил в 1925 году, получил назначение в город Субботице, а с 1934 года — в город Новый Сад. Работал там до апреля 1941 года, до нападения Германии на Югославию. По приказу своего начальника, полковника Михайлова, после отхода югославских частей подорвал пути и сооружения на участке Будапешт — Белград. За это был арестован венгерскими властями, но бежал в Хорватию. Содержался два-три месяца в концлагере близ Марбурга, но в связи с присоединением Словении к Австрии был из лагеря освобожден. Работал на железной дороге, а в ноябре 1941 года был призван в немецкую армию и направлен в распоряжение штаба формирования Русского охранного корпуса как владеющий русским, словенским и немецким языками. При этом Протопопову был сохранен чин майора, полученный на югославской службе. В декабре 1943 года Алексей Михайлович был направлен для прохождения службы в 1-й запасной казачий полк, находившийся в городе Лознице.
Далее Протопопов показал, что в сентябре 1944 года генерал-инспектор добровольческих войск генерал от кавалерии Кестринг (Протопопов назвал его Кессельрингом) назначил его офицером для поручений при начальнике казачьего резерва генерале Шкуро. В декабре того же года Протопопов был признан негодным к военной службе и уволен в запас, но уже в январе 1945 года в связи с тотальной мобилизацией снова был призван в армию и назначен в Цветль инструктором по строевой подготовке в офицерский резерв Казачьего стана, командиром которого был генерал Доманов.
В первых числах мая 1945 года Протопопов выехал с семьей в австрийский город Патриахсдорф, а узнав об окончании войны, явился в Юденбург, чтобы отдать себя в руки советского командования. Так, по крайней мере, записал в протоколе допроса майор Герасимов.
Но показания Алексея Протопопова-Медера не устраивали СМЕРШ. Внутрилагерная агентура, завербованная из людей, не без оснований опасавшихся за свою судьбу, сообщала о Протопопове такое, что руководители СМЕРШа потирали руки, предвидя крупное судилище над злейшим врагом советской власти. Они были учениками главного идеолога сталинской юриспруденции Андрея Вышинского, который утверждал, что самое главное в судебном процессе — это признательные показания обвиняемого. Однако все то, что сам о себе сообщил Протопопов-Медер, не давало возможности предъявить ему серьезные обвинения.
Но через руки следователей СМЕРШа прошли десятки и сотни тысяч человеческих судеб. Был накоплен немалый опыт, и внимательно прочитав протоколы допроса, сверив их с агентурными материалами, майор Герасимов понял: в стене защиты, построенной Протопоповым, имеются щели. Надо только вставить рычаг, повернуть его умелой рукой в нужный момент — и защита рухнет, как карточный домик. Внимание следователя привлекли показания его подчиненного, что ему поручалось наблюдение за строевой подготовкой офицеров из Казачьего стана.
Но, судя по предыдущим показаниям, Протопопов-Медер был офицером железнодорожных войск, занимавшихся строительством и эксплуатацией железных дорог. Быть инспектором по строевой подготовке офицерского состава мог только опытный строевой офицер, окончивший военное училище и имевший достаточный опыт службы в строю. Поскольку речь шла о казачьих частях, инспектор строевой подготовки должен был, кроме того, хорошо знать и кавалерийское дело: седловку, ковку, верховую езду, рубку шашкой. Офицер железнодорожных войск для такой работы не годился. Сомнения следователя укрепились после допроса князя Чегодаева-Саконского, показавшего, что в 1942 году Протопопов формировал в Белграде сотню «самостийных казаков»[29] численностью до 170 человек.
27
На самом деле — подполковника (войскового старшины), но госбезопасность действовала на основе донесений агентуры, которая не всегда имела точные сведения о военнопленных. (М.П)