Вскоре мне стало ясно, что моему бунтарству решили положить конец. В сентябре приказом я был переведен из штаба отдела в 4-ю роту, что было явным понижением статуса. В то же время цель перевода оставалась неясной. В роте не знали, что со мной делать. Я там был не нужен. Я продолжал жить при штабе в той же комнате, в которой я жил с моими русскими товарищами. Также меня сняли с землекопных работ и вернули в котельную.
Возможно, что это было только начало, и более серьезные испытания были впереди. Но вдруг, неожиданно для меня, в моей жизни произошел крутой поворот. Недели через две после моего перевода в роту я получил письмо от мамы. Мама сообщала, что она жива и здорова и в составе Казачьего Стана походного атамана Т.Н. Доманова прибыла в Северную Италию. Ее терско-ставропольская станица расположилась возле итальянского города Жемона.
Письмо мама послала с терским полковником Зиминым, который по казачьим делам был командирован в Берлин, в Главное Управление Казачьих Войск. Мой ответ (как писала мне мама) я должен доставить в Главное Управление Казачьих Войск и передать полковнику Зимину, а он, вернувшись в Италию, вручит его ей.
Сказано — сделано. В тот же вечер я написал мое ответное письмо. На другой день, на утреннем построении роты, ротный фельдфебель спросил, есть ли у солдат вопросы. Я поднял руку, сообщил о письме мамы и попросил разрешения съездить в Берлин, чтобы через Главное Управление Казачьих Войск отослать мой ответ.
Разрешение было тут же дано, и я отправился в путь. Переправившись на маленьком пароходе через озеро Ванзее и пересев на поезд-электричку (автобусы больше не ходили в Берлин из-за нехватки бензина), к полудню я добрался до Главного Управления Казачьих Войск. В большой передней я увидел военных с незнакомыми мне погонами и гражданских лиц. Все они говорили по-русски, и я вдруг почувствовал себя дома, среди своих.
Узнав, зачем я приехал, меня послали в кабинет есаула, смугловатого офицера в немецком офицерском мундире, но с русскими погонами на плечах и красными лампасами на штанах. На вешалке возле двери висела донская с красным околышем фуражка. Есаул взял мое письмо к маме и заверил меня, что передаст его полковнику Зимину. Тогда, движимый неудержимым порывом, я спросил его, могу ли я перейти от немцев к казакам. «О да, это легко сделать!» — ответил есаул. Он взял из ящика стола бумагу, внес в нее мои личные данные, что-то приписал, поставил печать и подпись и вручил ее мне: «Отдайте эту бумагу в вашей части, и они оформят ваш перевод к нам».
Вернувшись в военгородок, не теряя ни минуты времени и не заходя к себе в барак, я отправился в штаб к заведующему канцелярией штаба обер-фельдфебелю Брюсову и передал ему бумагу. «Я должен показать бумагу майору», — сказал Брюсов, прочитав ее, и пошел в кабинет командира отдела. Через минуту майор Амлинг вышел с бумагой в руках. «Ты хочешь уйти от нас, Георг. Разве тебе было плохо у нас?» — в голосе его мне послышался легкий упрек. «Нет, господин майор, но я хочу к своим». «Приготовьте ему все необходимые бумаги и пусть завтра же уезжает!» — приказал майор обер-фельдфебелю и ушел в свой кабинет.
Переночевав последний раз в своем бараке, утром я распрощался с товарищами, русскими и немцами, получил от обер-фельдфебеля Брюсова пакет, который я должен был передать на месте моей новой службы и уехал в Берлин. Так счастливо для меня закончились два года моей службы в рядах немецкой армии.
С моими пожитками в солдатском рюкзаке: парадным мундиром, несколькими парами белья и носков и парой ботинок, я прибыл в Главное Управление Казачьих Войск, отрапортовав есаулу, как старому знакомому, о своем прибытии в его распоряжение и отдал ему пакет. Есаул поздравил меня с успехом, но пакет, не читая, вернул, объяснив, что я его должен отдать коменданту этапного казачьего лагеря на Кантштрассе в Шалоттенбурге есаулу Паначевному, куда я должен немедленно отправиться. Он объяснил мне, как туда добраться на берлинском метро. «С Богом», — сказал он мне на прощанье.
Мой бунт привел меня к цели. Борьба со сталинским режимом не прекратилась. Она вышла на новую дорогу. Но теперь я был среди своих. Я обрел самого себя. Мне снова было для чего жить и за что умирать. Я опять стал верить в конечный успех нашего дела, СЛАВА КАЗАЧЕСТВУ!
«ВСПОМНИМ, БРАТЦЫ, МЫ — КУБАНЦЫ…»
Казачий этапный лагерь, куда я прибыл из Главного Управления Казачьих Войск, располагался в большом многоэтажном здании. Я разыскал коменданта, есаула Паначевного, высокого с безупречной выправкой седоусого офицера, лет 50-ти с небольшим, и вручил ему пакет. Он положил пакет на стол и приказал мне пройти в зал, где уже собрались прибывшие ранее казаки. Их там оказалось человек 40. Преобладало армейское зеленое обмундирование, и я выделялся цветом моей летной формы. Я присоединился к собравшимся, и вдруг кто-то рядом со мной громко спросил: «Круговой, который час?» Опешив от неожиданности (кто мог знать меня здесь?), я ответил. Раздался смех: «И ты Круговой?»
Выяснилось, что здесь был еще один Круговой, Василий. Взводный вахмистр, кубанский казак из станицы Копанской, в юго-западной части Кубанской области. Как я узнал из исторической литературы уже в США, она была заселена в царствование Александра II в последнее переселение из Харьковской губернии украинских казаков-слобожан на Кубань. Родственниками мы наверняка не были, но Вася Круговой оказался единственным однофамильцем, встреченным мною за всю мою жизнь.
Из расспросов выяснилось, что это был первый день организации этапного лагеря. Здесь уже было несколько человек, военных и штатских, прибывших, как и я, в индивидуальном порядке. Днем раньше прибыл сюда конвойный взвод генерала А. Шкуро, генерал-инспектора Казачьего Резерва, которому был непосредственно подчинен наш лагерь.
Наконец, появился комендант лагеря есаул Паначевный. Он объяснил нам, что наш лагерь — сборный пункт, в который будут направляться из всех концов Европы казаки, откликнувшиеся на всеказачий сполох генерала Шкуро: казаки из немецких частей, военнопленные и восточные рабочие, беженцы из Советского Союза и эмигранты. Все, кто изъявил готовность включиться в вооруженную борьбу за освобождение родных земель от большевиков.
Прибывшие будут подвергнуты отбору. Пригодные к строевой службе будут отправляться в 1 — ю Казачью дивизию генерала Фон Паннвица на Балканы. Казаки, не пригодные к военной службе по возрасту, и инвалиды, а также казаки с семьями, отправятся в Италию, в Казачий Стан походного атамана Доманова. Там их распределят по станицам согласно их войск, а пригодные к службе казаки будут включены в полки Казачьего Стана.
Близок час, когда казаки совместно с другими антибольшевистскими силами перейдут в решительное наступление, и мы возвратимся на родные земли восстанавливать вольную жизнь и порядок, отнятые у нас советской властью. «Нам не нужно чужого. Мы идем возвращать свое», — закончил свое обращение к нам комендант.
Впервые за много месяцев я жадно впитывал в себя слова о победе. Не победы немцев. Нет. Нашей победы. Победы антибольшевистских вооруженных сил народов Советского Союза. Не против народа, а вместе с ним. В действительности, как я неоднократно убеждался, царила непоколебимая уверенность, что, как только освободительные армии появятся на фронте, советские войска перейдут на нашу сторону, примкнут к нам.
Я ощущал в себе прилив энергии и уверенность в нашей силе. По лицам окружающих я видел (есаул был хороший оратор), что не я один чувствовал так. Но победа была в будущем. Сейчас же нужно было решать вопросы насущных потребностей в данный момент.
Есаул Паначевный это хорошо понимал и сразу же взял быка за рога. Подведя черту под свое обращение к нам, он перешел к непосредственным задачам дня и спросил: «Кто из вас говорит и пишет по-немецки?» Я поднял руку. Она оказалась единственной. «Назначаю вас старшим писарем», — сказал комендант. «Выберите себе помощников и организуйте канцелярию лагеря. Вот комната, в которой вы будете работать. Рядом с моим кабинетом».
Я растерянно поглядел на него. Да, это была большая светлая комната. В ней стояло несколько стульев. На одном из них чернел телефон. Но в ней не было ни столов, ни пишущих машинок, ни письменных принадлежностей. Я указал на это коменданту, но мои слова не произвели на него ожидаемого мною впечатления. «Вы казаки?» «Да», — ответил я. «Так найдите столы, машинки и все, что нам нужно. Понятно?» «Так точно, г-н есаул!»