Поэтому всю свою дальнейшую жизнь я обрисую в нескольких словах. Я окончил десятый класс (во второй раз), затем окончил институт с красным дипломом и получил специальность инженера-строителя. Поступив в институт, я переехал вместе с женой и двухмесячным сыном в Краснодар, где и живу до сих пор. Получив диплом, я был оставлен в институте на преподавательской работе, но меня больше привлекало проектирование, и я всю свою оставшуюся жизнь работал в проектных организациях, дослужившись до должности главного конструктора научно-исследовательского и проектного института.
Мою семейную жизнь я считаю вполне удавшейся. Моя жена, ярославская казачка Антонина Николаевна вышла за меня, уже прошедшего огонь и воду, семнадцатилетней девочкой, глупой, восторженной и ничего не умевшей, но все эти годы была мне верной подругой и стала такой замечательной хозяйкой, что другой такой (возможно, я пристрастен) нигде в мире не существовало.
В Библии пишут так: «… Исаак родил Иакова…» и так далее. Я тоже родил двух сыновей; оба выросли и получили высшее образование, но в 1995 году нашу семью постигло тяжелейшее горе: в автодорожном происшествии погиб старший сын, и он часто снится мне и по сей день. А два года назад я похоронил и свою жену.
Сейчас у меня три внука и внучка, но никто из них ни в малейшей степени не интересуется ни казачьими делами, ни вообще казачьей историей. Все мои попытки как-то заинтересовать их успеха не имеют. Не помогают мои постоянные напоминания о том, что у них в жилах течет казачья кровь.
Значит, после меня останется только эта книга. Сколько трудов потратил я на нее, в моем возрасте и при моих многочисленных болезнях. Этого уже коротко не расскажешь. Но доволен ли я своей книгой? Нет, не доволен.
Вильгельм Кюхельбекер, декабрист и лицейский товарищ Пушкина, писал кому-то из сибирской ссылки, что жить ему тяжело, но говорить об этом стыдно, так как он знает, что большинству его товарищей еще тяжелее. Ни в коей мере не сравнивая себя с Кюхельбекером, все-таки, перечитывая мной написанное, я испытываю похожие чувства: большинству моих товарищей тоже было труднее в советских лагерях, чем мне.
Меня могут упрекнуть и в том, что я слабо и невыразительно показал положение заключенных в советских лагерях в то убийственное время и что, можно сказать, совсем не рассказал о муках и страданиях, а часто и гибели отдельных людей. Привожу официальные данные о смертности заключенных в ГУЛАГе: 1942 год — 352.560 человек, 1943 год — 267.826 человек, 1944 год — 114.481 человек и так далее. И это только по ГУЛАГу.
Здесь следует сделать одно пояснение. Многие отождествляют слово ГУЛАГ со всей карательной и репрессивной системой Советского союза. Это не так. ГУЛАГ — это только часть этой системы. Кроме того, существовали еще и тюрьмы, и следственные изоляторы, и пересылки, и ссылки, и этапы, и еще Бог знает какие застенки МВД, СМЕРШ и КГБ, где держали, терзали и уничтожали людей. Но все данные о гибели людей по всему Союзу пока еще опубликованы не были. Или, во всяком случае, мне неизвестны.
Упреки в том, что я не смог описать страдания людей, их физические и нравственные муки, принимаю полностью. Что же делать, если я не Федор Достоевский и не Варлам Шаламов. Более того, я вообще не писатель. Что мог, то смог, что делал, то сделал.
«Историю пишут победители. Они определяют, кто был героем — то есть лично им преданным. Но ведь есть и побежденные. У них тоже своя правда, свое видение борьбы, причин поражения.
К голосу побежденных никто никогда не прислушивается. Честь и слава, цветы и шампанское — победителям! Побежденным — унижение и презрение, изоляция и замалчивание. Но без их свидетельств картина событий, как правило, неполна и тенденциозна».
(Н. Зенькович).
Надеюсь, что моя книга, при всех ее недостатках, и является вот таким свидетельством со стороны побежденных и униженных.
Николай Линьков
ЗАПИСКИ ЮНКЕРА КАЗАЧЬЕГО СТАНА
1. Детство
Я родился в конце декабря 1927 года на хуторе Хлебном. Мой дедушка имел большую семью из трех сыновей и трех дочерей, две из которых были уже замужем и жили своими семьями. Старший сын Антон тоже был женат и жил отдельно от родителей. Мой отец с мамой жили с дедушкой, но в отдельной изолированной комнате.
В конце двадцатых годов мама тяжело заболела ревматизмом и с трудом передвигалась. В 1929 году она родила сестренку Манечку. Когда Манечка начала ходить, мы устраивали соревнование: кто лучше почешет дедушке спину. Но… всегда предпочтение отдавалось маленькой сестренке. Весной 1931 года мама умерла. Помню грязь, и мы на дрогах, на которых стоял гроб с телом мамы. Свезли ее на кладбище.
В этом же году в нашем хуторе создали колхоз. Забрали лошадей, быков, корову и телку, двух свиней, оставив одну. Весной 1932 года забрали все остальное. Особенно тщательно забирали хлеб.
У дедушки было много голубей, которые гнездились везде, где находили место. Остались одни голуби. Поскольку ничего другого не осталось, дедушка с бабушкой ночью половили часть голубей и хотели после обработки засолить. Но днем пришли активисты и забрали это мясо для колхозной кухни да еще стали долбить земляной пол в поисках спрятанного хлеба.
Дедушка работал в колхозе по устройству курятников, так как вся птица тоже принадлежала колхозу. Однажды дедушку пригнали конные уполномоченные. До этого они иногда ночевали у дедушки, так как у нас был один из лучших домов в хуторе и покрыт не соломой, а интернитом (шифер 40 на 40 см). Собрали еще человек шесть и погнали по грязи в город Шахты, а затем в Новочеркасск, в тюрьму. Нас же раскулачили и выгнали из дома.
Отец нас с сестренкой определил к одинокой женщине, которая жила со своей матерью, а сам скрылся на Украине, где устроился работать на шахтной поверхности. Наступил голод 1933 года. Отец иногда тайком привозил продукты, но нам с сестренкой они не попадали. Питались тем, что нам варили мерзлую свеклу. Однажды мне дали на колхозной кухне половину спеченного в золе кабака и наказали, чтобы сам не ел, а понес Марийке. Принес эту еду, а «мачеха» говорит: «Что ты к ней лезешь со своим кабаком? Она уже умирает». Положил я этот кабак рядом с сестренкой, лег около нее и уснул. Проснулся, а она уже умерла. Нашел я младшего брата отца, дядю Ваню, который пахал на быках колхозное поле, и сказал ему, что Маня умерла. Пришел он вечером, сколотил какой-то ящик, да за садом ночью мы ее и похоронили.
Вскоре приехал отец, очень расстроился. Он любил свою дочь. Затем забрал к себе в Чистяково эту злую «мачеху», меня, мою бабушку, дядю Ваню и тетю Соню, которой было лет десять. Но и там было голодно. Мы с тетей Соней ходили просить милостыню, лазили по помойкам в поисках съестного. А «мачеха» тайком от отца и нас сбывала на рынке часть продуктов, которые выдавались шахтерам. Однажды к нам приехала старшая сестра отца тетя Анастасия, пошла на рынок и там увидела, как «мачеха» торгует продуктами. Все рассказала отцу. Отец тут же выпроводил «мачеху».
Вскоре умерла бабушка, и отец весной 1934 года решил возвратиться домой в свой хутор. Дело в том, что дедушку оправдали и отпустили домой. Истощенный дедушка прибыл к пустому дому, зашел к соседу, где его приняли, накормили борщом, а к утру дедушка умер от заворота кишок.
В нашем доме находилось правление колхоза, но нам вернули ту часть дома, в которой мы жили до раскулачивания. Отец стал работать конюхом на колхозной конюшне. К осени на заработанные трудодни он получил два мешка пшеницы. Поставили их для просушки к обогревателю печи, которая топилась со стороны правления. Рано утром пришла уборщица и затопила печь. От перегрева мешки задымили, и нас с тетей Соней еле живыми от угара вынесли на улицу. После этого случая нам вернули и вторую половину дома.
Поздней осенью 1934 года отец женился на женщине из соседнего хутора, которую оставил муж. У нее был ребенок лет трех. Мачеха привела с собой корову, что облегчило нашу жизнь. Но все равно жили очень голодно, так как на трудодни давали мало. В основном жили за счет того, что выращивали на огороде. А так как родители работали в колхозе с раннего утра до вечера, а во время уборки хлеба и ночевали на току, то полив овощей и обработка огорода легли на меня и моего сводного брата.