— Я сказал тебе по телефону, что нам нужно поговорить.
Я скрестила руки на груди.
— А я сказала тебе не появляться здесь.
— Из-за того парня? — Челюсть Адама дернулась, когда он взглянул на кемпер.
Кейн сидел за моим обеденным столом с вилкой, полной черничного пирога, на губах, одновременно сердито пережевывая другой кусок.
Этот ублюдок ел мой пирог.
— Ладно, — одними губами произнесла я.
Кейн отправил в рот ещё один кусочек. Взгляд, который он послал мне, говорил: «Если хочешь пирог, бросай этого мудака и иди сюда».
Я закатила глаза и снова посмотрела на Адама.
— Это тот парень, с которым ты встречаешься? — спросил он сквозь стиснутые зубы.
— Нет. Он мой сосед. — И мой друг. — Это не относится к делу. Что ты здесь делаешь?
Адам повернулся спиной к Кейну и взял меня за плечи.
— Я хочу, чтобы ты вернулась. Я несчастен. Ты нужна мне, Пайпер. Возвращайся домой.
С возрастом Адам стал только красивее. Не так давно он был неотразим. Ветер подхватил прядь его светлых волос, оставляя её у него на лбу. По привычке я чуть не поправила её.
Он был таким красивым. И был так неуместен. Он был создан для той жизни, которую создал в Нью-Йорке. Он преуспевал на славе и богатстве. И я не была ему нужна, он просто ещё не знал этого.
— Нет. — Я покачала головой. — Теперь это мой дом. Нашему браку пришёл конец, и ты должен отпустить его. Отпустить меня.
— И всё из-за одного глупого поцелуя?
— Нет, Адам. Не только из-за одного поцелуя. У нас были и другие проблемы, те, о существовании которых не один из нас не хотел говорить. И это было задолго до поцелуя.
— Если речь идёт о беременности, то…
— Речь обо всё этом, — перебила я. — Да, поцелуй. Да, моё желание иметь детей. И тот факт, что мы редко виделись друг с другом. Я говорю о том, что для того чтобы заниматься сексом два раза в неделю, нам пришлось запланировать это на утро воскресенья и четверга.
— Потому что мы пытались завести ребёнка.
— Нет, — возразила я. — Потому что только тогда у тебя не было утренней репетиции, а у меня не было ранней встречи.
— Не смей винить в этом мою работу. — Он ткнул пальцем мне в лицо. — Ты работала так же много, как и я.
— Ты прав, — мягко сказала я, и он опустил руку. — Потому что это делает меня счастливой.
— Ты хочешь сказать, что я не делаю тебя счастливой?
— Я говорю, что ты поцеловал свою партнершу через неделю после того, как мы узнали, что я не могу забеременеть. Это сделало тебя счастливым?
— Так дело в поцелуе. — Он протянул руку. — Просто признай, что это всё он.
— Да! — крикнула я. — Конечно, поцелуй — это проблема. Как и миллион других, например, тот факт, что я не верю тебе, когда ты говоришь, что не спал с ней. Мужчина, за которого я вышла замуж, не причинил бы мне такой боли. Я тебе не доверяю.
Он посмотрел на гравий под своими ботинками, отказываясь встречаться со мной взглядом. Он делал так каждый раз, когда я начинала говорить про его роман с коллегой.
— Ну… Так что? Ты спал с ней?
Он поднял глаза и нахмурился, ткнув большим пальцем через плечо в направлении Кейна.
— Ты спала с ним?
— Да.
Шок промелькнул на его лице, но он быстро овладел собой. Затем появился Актёр, тот, кто был спокоен и собран перед переполненным театром. Человек, который мог стоять на яркой сцене и очаровывать аудиторию, сидящую в темноте.
Я ненавидела Актёра.
Казалось, он появлялся всякий раз, когда мы ссорились. Это была техника самозащиты Адама, его способ отгородиться от меня. Актёр был тем, кого все любили, но я всегда находила его немного уродливым.
— Это была напрасная поездка, — холодно сказал он.
Я усмехнулась.
— Думаешь?
— До свидания, Пайп. — Он прошёл мимо меня, направляясь прямо к своей машине.
— Адам? — крикнула я.
Он остановился и оглянулся через плечо.
— Что?
— Ты спал с ней? — спросила я снова, в последний раз.
Может быть, я спросила, потому что чувствовала, что в его истории было что-то ещё. Может быть, я спросила, чтобы перестать чувствовать себя такой виноватой из-за того, что именно я отправила наш брак в небытие. Может быть, я спросила, потому что, если он снова будет это отрицать, я приму это как правду.
— Перестань спрашивать меня об этом, — отрезал он.
— Тогда скажи мне правду.
Высоко подняв подбородок, он повернулся и пристально посмотрел на меня.
— Да. Я трахнул её на заднем сиденье её машины после того, как мы вышли из ресторана.
Его правда выбила воздух из моих легких. Когда я восстановила дыхание, я проглотила жжение в горле, отказываясь позволить Адаму увидеть мои слёзы.
— Почему ты не говорил мне правду, когда я спрашивала? Зачем было лгать?
— Потому что я люблю тебя.
— Хм. Забавный вид любви. — Мои глаза опустились на землю. — Прощай, Адам.
Он рывком открыл дверцу своей машины и скользнул внутрь. Кусочки гравия вылетели из его шин, когда он выехал задним ходом с подъездной дорожки.
Я стояла там, ожидая, пока его машина не скроется из виду, а затем направилась к кемперу. Кейн внимательно следил за моими движениями, когда я ворвалась внутрь и открыла ящик для столового серебра в поисках вилки для себя. Моя задница едва коснулась сиденья скамейки, как у меня во рту оказался кусочек.
С надутыми щеками я пробормотала:
— Ты начал есть мой пирог.
— Мне нужно было немного магии.
Мой рот застыл, и слёзы, с которыми я боролась, выступили наружу, хотя я сморгнула их. Я отказываюсь плакать из-за Адама. Он и так получил слишком много моих слёз. И, что удивительно, сдержать их оказалось не так сложно, как я думала.
Может быть, дело было в ежевичном пироге.
Может быть, в том, что в глубине души я всегда знала правду о предательстве Адама.
Может быть, мне помогли нежные глаза Кейна, молчаливо обещающие, что всё будет хорошо.
К тому времени, как пирог исчез, исчезла и боль.
— Мне нужно тебе кое-что показать. — Кейн соскользнул со своего места и положил вилку в раковину.
Он схватил мою и сделал то же самое, прежде чем взять меня за руку и оттащить от стола. Когда мы вышли из кемпера и пересекли дорожку к его дому, он не отпускал мою руку. Он держал её, когда мы проходили мимо хижины и продолжили путь к его мастерской.
Свободной рукой он открыл дверь и включил свет. Затем он провёл меня через лабиринт незавершённых проектов в центре зала к чему-то, стоящему в дальнем углу и накрытому брезентовым чехлом.
— Хватайся за этот конец, — проинструктировал он и отпустил мою руку.
Я подошла к противоположному концу ткани, взяла её в руки, как он сделал со своей стороны. Ухмыльнувшись, он сорвал чехол со стола со своей стороны, заставляя меня сделать то же самое.
У меня отвисла челюсть, когда я позволила брезенту упасть на пол. Мои руки горели от желания прикоснуться к деревянной столешнице, и они потянулись к ней, но остановились в дюйме от неё, когда я посмотрела на Кейна безмолвно спрашивая разрешения.
Он слегка кивнул мне, и я нырнула внутрь, прижимая ладони к гладкой поверхности. Тепло дерева впиталось в кончики моих пальцев.
Край стола был шероховатым — «живой край», как назвал его Кейн. Контраст с законченным и безупречным верхом придавал изделию строгий колорит. И, как он и говорил, морилка проявила так много оттенков грецкого ореха, что я могла рассматривать их часами и никогда не устать.
— Он получился таким… — я замолчала, не находя слов, чтобы описать шедевр.