Я надеялся, что приятный ужин по-соседски покажет ей, что она для меня больше, чем просто желанное и доступное тело.
Мы могли бы заниматься сексом и иногда делить трапезу, не превращая это ни во что серьёзное. Идея была основательной, мое исполнение — катастрофой. И всё потому, что она подкралась ко мне в продуктовом магазине.
Думала ли она, что это свидание? Потому что всё было не так, хотя могло показаться иначе.
Это не свидание.
Я провёл рукой по бороде, уставившись на торт, стоящий на прилавке. Я взглянул на часы на микроволновке и понял, что Пайпер будет здесь с минуты на минуту.
Как только она придёт, я разогрею гриль для отбивных. Всё остальное было приготовлено заранее.
Все, кроме этого торта.
Раздался стук в дверь, и я бросил последний взгляд на торт, надеясь, что всё сделал правильно. Глазурь была совсем не похожа на глазурь на волшебном торте Пайпер. Её была слишком ровной и гладкой. Моя выглядела слишком толстой с одной стороны и слишком тонкой с другой. В одном углу валялись раскрошенные кусочки торта.
И я называл себя художником.
Пайпер постучала снова, и я оставил торт, чтобы открыть дверь.
— Хорошие стулья. — Она кивнула на стулья на веранде, которые я расставил сегодня днём после очередной уборки в доме.
Я пожал плечами, отступая в сторону, чтобы она могла войти внутрь.
Но она не пошевелилась.
— Ты сам их сделал?
— Ага.
— Они прекрасны. Мне очень нравится.
Жар пополз вверх по моей шее, а пальцы ног в ботинках задрожали.
— Заходи.
Она прищурила глаза и по-прежнему не сдвинулась ни на дюйм.
— Ты не любишь, когда люди хвалят твою работу?
Я хмыкнул.
Пайпер нахмурилась.
— Это не ответ на мой вопрос.
— Ты зайдёшь или нет?
— Нет. — Она скрестила руки на груди.
— Хорошо. — Я пошёл на кухню, чтобы достать свиные отбивные, оставив дверь открытой.
Она может остаться стоять там на всю ночь, если того желает. Но мы точно не будем говорить о моей работе.
Нет, мне не нравились комплименты по поводу моей работы. Они заставляли меня нервничать. Некоторые дизайнеры любили похвалу. Я просто хотел делать самую лучшую мебель, какую только могли создать мои руки. Деньги за это были бонусом.
Отзывы о моей работе было трудно слышать, даже хорошие. Я не знал почему. Может быть, потому, что каждый проект был чем-то личным.
Моя мебель была моей страстью. Моим искусством. Оно исходило из глубины моей души и перетекало через мои руки в инструменты. Возможно, клиенты давали мне рекомендации или наставления, но каждая деталь была моей.
Моя мать однажды сказала мне, что моя крайняя скромность вызывает симпатию. Она также сказала мне, что я слишком критично отношусь к своим собственным работам. Она сказала мне, что я надумываю все недостатки.
Она просто не могла их увидеть. Вряд ли хоть кто-нибудь видел ошибки, но они были налицо.
Как те стулья из Адирондака. Один из них был немного короче другого примерно на полдюйма. А на том стуле, что поменьше средняя часть спинки была немного темнее. Та доска должна была пойти на сидушку, а не на спинку.
Когда кто-то действительно указывал на недостаток, я не просто нервничал. Я слетал с катушек.
В тот единственный раз, когда клиент сказал мне, что ему не нравится то, что я для него сделал, я послал его на хуй и вернул задаток. Этим предметом был журнальный столик, который теперь стоял в моей гостиной.
Не имело значения, нравились они людям или нет. Я сооружал их не для этого.
— Мне нравится, что ты стесняешься своей работы, — сказала Пайпер со стороны двери. — Но я не собираюсь прекращать говорить тебе комплименты. Твои работы — лучшие из всех, что я когда-либо видела. Тебе не обязательно соглашаться с моими комментариями. Тебе даже не нужно говорить «спасибо». Но я не собираюсь прекращать говорить тебе, как сильно мне всё это нравится.
Мои плечи опустились. Она просто пыталась быть милой, а я оставил её стоять у двери. А ведь она сказала совершенно правильную вещь. Я оглянулся через плечо и кивнул.
— Спасибо.
— Не за что. — Её туфли застучали по полу, когда она вошла внутрь. Когда я накладывал сырое мясо, дверь с хлопком закрылась.
Она пошла в гостиную, положив свою сумочку на мой кофейный столик. Она наклонилась и провела кончиками пальцев по столешнице, улыбаясь и восхищаясь изделием. Но она не стала ничего говорить, как я ожидал. Она позволила ямочкам на щеках и тому, как её руки задержались на дереве, сказать мне, как сильно ей нравилось.