Более обстоятельного в делах, работоспособного, трудолюбивого по большому счету военоначальника трудно вспомнить. Он ценил жизнь солдата и постоянно держал на контроле соблюдение воинского порядка в частях, особенно в ночное время. Часто звонил в конце своего рабочего дня командирам частей на квартиру. Уже перед сном, бывало, спросит: «Все ли у вас, товарищ Суровцев, продумано на завтрашний день? Как организован контроль службы, будет ли порядок ночью?» После такого разговора с командующим порой начинаешь дорабатывать еще два-три часа и тогда ночью действительно не спишь, а дремлешь.
Это был человек исключительной пунктуальности, не помню случая, чтобы он куда-либо опоздал, и не терпел этого в общении с подчиненными. От Борисова до Межицы, где дислоцировалась бригада, около 150 километров белорусских дорог. И если он назначил время приезда в бригаду в 8.00 утра, то можно не сомневаться, что на контрольно-пропускной пункт приедет точно в назначенное время. Порой создавалось впечатление, что он приезжает раньше, а потом где-то вблизи выжидает время.
В автомобиле всегда сидел рядом с водителем, не имел привычки сидеть за его спиной, как ездили тогда большие начальники, берегли себя.
Никогда не приезжал в полк или бригаду, не оповестив заранее о времени и цели своего приезда. В его практике не было внезапных наездов, чтобы не срывать плановую работу командира. Такое случалось у командующего Белорусским военным округом. Героя Советского Союза генерал-полковника Третьяка Ивана Моисеевича, но то была особая армейская методика проверки некоторых командиров дивизий и полков, если можно сказать, своеобразная «школа» по привитию чувства ответственности за порученное дело. Особенно часто это проявлялось в ходе строительства каких-либо объектов в гарнизонах. И.М. Третьяк в этом случае нажимал и на командующих армиями. Одно посещение С.Ф. Ахромеевым бригады было связано со строительством двухэтажного здания штаба. Мы отстали от графика, а когда вернулись с госполигона, уже наступала зима. В здании штаба не было окон, не отштукатурены стены. Короче говоря, была «коробка». С.Ф. Ахромеев для осмотра стройки пригласил и начальника тыла бригады. Молча обошел все помещения и довольно мрачным тоном сказал: «До Нового года осталось 45 дней. Командиру и штабу бригады занять рабочие места в новом помещении до 20 декабря. О выполнении приказа доложить шифровкой к 18.00 двадцатого».
Начальник тыла бригады подполковник Г.М. Маневич заявил, что это нереально, и попросил закончить работу весной следующего года. Командующий посмотрел на него довольно сурово и ответил: «Вы не уложились со сроками стройки, и если не будет выполнен мой приказ, то последствия будут соответствующие». Через месяц начальник тыла написал рапорт с просьбой уволить его в запас, а мы вселились в недостроенный холодный штаб.
В повседневной жизни Ахромеев целиком и полностью отдавал себя службе. Его рабочий день был, как говорят, от темна до темна. Когда я служил в Борисове из окон моей квартиры, которая была рядом со штабом армии на проспекте Революции, были хорошо видны окна его кабинета.
Утром встаешь и первым делом смотришь в сторону штаба — свет в окнах кабинета командующего уже горит. После продолжительного рабочего дня поздно вечером, когда ложишься спать, снова посмотришь — командующий еще работает. Потом мы узнали: рабочий день С.Ф. Ахромеева начинался в 6.00 и заканчивался около 23.00. Работал он и все выходные дни. Однажды мы спросили, бывает ли у него когда-нибудь отдых. Он ответил: «В день Конституции я работаю до обеда, потом отдыхаю». Только своим упорным трудом и, безусловно, талантом Ахромеев достиг вершины военной карьеры. Одного великого спросили перед смертью, как он мог на протяжении одной жизни столько сделать. Он ответил: «Если бы любой другой человек столько работал, как я, он достиг бы значительно большего».
За 51 год службы Ахромеев не имел ни одного выходного дня, ни одного полностью использованного отпуска. Когда он работал в Генеральном штабе, подъем был каждое утро в 5.20, полтора часа зарядка во дворе в любую погоду. В 7.30 уезжал на работу, а возвращался в 23.00. Поддерживать такой режим можно было при соответствующей физической форме. В Борисове, где была его квартира, во дворе стоял турник, в 5.00 он выходил на зарядку. После тяжелого ранения в госпитале в осадном Ленинграде врач сказал ему: «Хочешь жить — бросай курить». И он больше не выкурил ни одной папиросы. Это к вопросу о его характере.