На студии она скорее играла роль жрицы в изгнании, нежели служащей, обязанной заниматься с начинающими киноактрисами. Жила она одна, так как муж оставил ее и по окончании войны возвратился в Германию.
Мэрилин явилась на первый урок Наташи Лайтес, опоздав на полчаса. Она надела белые брюки и белую кофточку. Наташе она показалась весьма вульгарной особой. Наташа повернулась к ней спиной, делая вид, что углубилась в толстенный словарь. Она притворилась, что листает книгу, отпивая чай из стоявшей под рукой чашки, а сама украдкой, с подчеркнутым безразличием наблюдала за ерзавшей на стуле молодой женщиной.
— Меня просили сделать из вас за три недели актрису. Неужели, по-вашему, это возможно? — рявкнула она, захлопнув словарь, будто выстрелила из пистолета.
От волнения у Мэрилин сжало горло, и она только качнула головой.
Швырнув ей книгу, Наташа попросила прочесть несколько строк. Она процедила сквозь зубы, но достаточно внятно: «За три недели сделать большую актрису из недотепы! Вы понимаете, что от меня требуют чуда?» Пока Мэрилин пыталась читать текст, Наташа небрежно подпиливала ногти.
Потом она взвизгнула своим тонким голоском:
— Да я вас не слышу, детка!.. Я не разбираю ни единого слова!
Мэрилин, опешив, умолкла.
— Как вы говорите? Я хочу сказать, вы открываете рот, когда говорите? Что-то не заметно, скорее похоже, что вы его закрываете. Но странное дело, когда вы молчите, ваш рот все время приоткрыт, как будто вы что-то говорите. Надо признаться, это довольно-таки странно. — Тем более, что все ваше тело не перестает ходить ходуном. Ведь вы хотите стать актрисой, а не уличной девкой! Тогда открывайте рот, когда требуется, и перестаньте дергаться!
Наташа с облегчением улыбнулась, потому что Мэрилин начала плакать. Она заявила с легкой издевкой:
— Меня уже поразили ваши фотографии: везде у вас приоткрытый рот. Запомните, детка, это неприлично!.. Разве что у вас во рту полипы, но тогда вам их нужно удалить, а потом уж лезть в актрисы.
Рыдания Мэрилин, которых так ждала Наташа, были для нее как бы сигналом к примирению, клятвой верности ее персоне. Она подошла к молодой разочарованной женщине, взяла ее за руку и стала утешать, обещая, что «позаботиться о ней, как о родной дочери». Надо ли подчеркивать, что это обещание не сулило добра.
Мэрилин была безутешна. Казалось, предаваться самоунижению для нее одно удовольствие. Причинить ей больше горя, чем она уже пережила, было невозможно. В своем слишком белом наряде она вдруг стала выглядеть подростком, который ничего не смыслит в кознях взрослых и с отчаянием взирает на них своими голубыми глазами.
Это даже превзошло ожидания Наташи Лайтес. Отбросив свои повадки разгневанного идола, она ласково пробормотала:
— Мы будет работать вместе, дитя мое.
На «Коламбии» так и не поняли, что же произошло, чем околдовала Наташу эта Монро. В самом деле Наташа Лайтес, почти всегда отзывавшаяся о девушках, которых ей вверяли, либо сдержанно, либо с разочарованием, пела новенькой восторженные дифирамбы. Мэрилин была во сто крат послушнее, покорнее всех дебютанток, с которыми ей приходилось иметь дело. Вот почему Наташа Лайтес отзывалась о ней словно мать, долгое время остававшаяся бездетной и теперь наслаждавшаяся своим ребенком, невзирая на его несовершенство.
* * *
Итак, Мэрилин Монро обрела мать в лице худой и смуглой Наташи; ей оставалось обрести отца тоже в стенах «Коламбии». Он принял облик Фреда Каргера, который занимался с дебютантками музыкой.
С помощью Наташи Лайтес Мэрилин Монро наконец получила роль в серийном фильме «Эти дамы из мюзик-холла». Она должна была сыграть в нем девицу, выступающую в стриптизе и влюбленную в богатого парня. Однако матери обоих героев препятствуют браку. Мэрилин появлялась в двух музыкальных номерах. Восемь девушек в коротких юбочках, качая на руках больших кукол, распевали: «Каждой крошке нужен папа». Затем Мэрилин пела дуэтом с героем картины: «Все знают, что я тебя люблю!» и «Каждой крошке нужен папа».
Фреду Каргеру, заведующему музыкальной частью «Коламбии», композитору, аранжировщику и дирижеру, поручили репетировать с Мэрилин песенки из фильма. Она боязливо напевала перед ним все те же нелепые куплеты.
Эта робкая, косноязычная дебютантка приводила Каргера в отчаяние. Он и сам страдал от своей робости, но робость других он воспринимал болезненно, словно прямое напоминание, личный выпад. Продавшись «Коламбии», он руководствовался девизом слабых: «Приходится выбирать между жизнью и призванием». Отрекшись от призвания из страха испытать нужду, он считал, что сделал здравый выбор, предпочтя жизнь. Он замкнулся в своем отречении. У него был спокойный, усталый голос — голос больного, обращающегося к таким же, как он, больным.
— Вечерами вы будете работать над определенным куском, а по утрам мы будем отшлифовывать этот кусок вместе, — сказал он Мэрилин.
— Не надо бояться... Всему можно научиться.
Провожая ее, он добавил:
— Не имеет цены лишь то, что заложено в нас с вами с самого начала и чему научиться невозможно.
Деловые встречи, регулярно дважды в день, с Фредом Каргером в конце концов повлияли на настроение Мэрилин, и она впала в меланхолию. Она жила тогда, как студентка, снимая комнату на Сансет-Стрип. Она только и делала, что взвешивалась, занималась макияжем и, сидя в ванной, невнятно напевала свои песенки. Других развлечений у нее не было. Жизнь представлялась ей хронической болезнью. Зараженным ею не оставалось ничего иного, как непрестанно мыться, напевая глупейшие куплеты.
Каргер был неизменно любезен, но держался на почтительном расстоянии. Однажды она решила не пойти на урок, надеясь, что произойдет какой-нибудь сдвиг в их отношения?: — так раньше она убежала из приюта, чтобы посмотреть, «чем это кончится». Может быть, дальше дело пойдет на лад. Во время одного из посещений Каргера в его кабинете на студии у нее вдруг екнуло сердце. Окончив расшифровывать партитуру, он повернулся к Мэрилин, не сняв очки, тогда как обычно, едва закончив играть, сразу же снимал их. У него были мутные, утомленные глаза. Он казался усталым и уязвимым. Его взгляд за очками словно звал на помощь. И она почувствовала непреодолимое желание поцеловать его, прижаться к нему. Ей казалось, что она давно ищет именно такого человека, тихого и незаметного.
Итак, Каргер позвонил своей ученице, чтобы справиться о причине ее отсутствия. Она сказалась больной и сразу повесила трубку. Она очень любила притворяться больной, словно один этот факт мог привлечь к ней внимание, внушить уважение, которого она не могла добиться иначе. Быть может, сказываясь больной, она хотела заставить появиться родителей или того, кто смог бы протянуть ей руку, понять ее и утешить.
Удивленный, немного встревоженный Каргер пришел навестить ее. Что у нее болит? Разумеется, она не могла объяснить точно. Она больна, разве этого недостаточно? На самом деле она страдала от апатии, от тоски. В конце концов она призналась в этом. Но почему у нее такое подавленное состояние? Она тщетно придумывала причину и наконец торжествующе, с успокоительной улыбкой заявила, что ее угнетают долги и ей нечем платить за комнату, даже такую скромную.
Каргер вдруг нашел, что в своем смущении и в своей неловкости Мэрилин очаровательна. Он заявил, что она страдает от одиночества, недуга, знакомого и ему, и что от него легко избавиться. Он посоветовал ей переселиться в женский отель «Голливудская студия» по соседству с «Коламбией» Там она будет окружена другими молодыми женщинами, некоторые из них наверняка находятся в аналогичном положении. Одиночество — скверный советчик, и его любой иеной надо избегать. Только человеческая теплота помогает бороться с одиночеством, так же как горячие напитки помогают успешно бороться с гриппом. Это ничуть не сложнее! Мэрилин восхищенно слушала его. Она поспешила воспользоваться советом Каргера с воодушевлением новобрачной, готовящей свадебные апартаменты.
«Голливудская студия» помещалась на Нью-Лоди-стрит, неподалеку от приюта, в пятиэтажном здании мавританского стиля. Отель принадлежал Ассоциации девушек-христианок, связанных по работе с музыкой, танцами и кино. Хотя номера стоили недорого, они были просторными, светлыми, уютными. Отель располагал вместительным рестораном, гостиной, а также садом с тропическими растениями и фонтаном. Мэрилин перебралась в «Голливудскую студию», захватив свои портативные весы, сушилку для волос, флаконы с духами и книги.