Вечером, укутываясь в махровый халатик, Мэрилин вдруг почувствовала, что ее охватывает страх. Надо скорее позвонить, пока рука, а за ней и плечо не угодили в пасть дикого зверя. Она схватила ножницы и, торопясь, кое-как, стуча зубами от страха, тяжело дыша, прорезала в шторе дыру... Потом позвонила Лусил и сказала, что ей надо тотчас же ее видеть. Она говорила таким прерывающимся голосом, что Лусил немедленно явилась. Мэрилин показала ей дыру в шторе. Она сказала, что за ней подглядывает мужчина, и она не знает, сообщить ли ей в полицию. Ей жутко. Лусил Раймэн передалась ее паника.
— Вам лучше всего перебраться ко мне, — сказала она Мэрилин.
Мэрилин облегченно вздохнула — она и мечтать не могла о подобном счастье. В тот же вечер она поселилась у Лусил, словно дитя, вновь обретшее мать. Она разом получила и жилье, и трехразовое питание, и даже карманные деньги — сто долларов в месяц, и ей уже не нужно было раздеваться перед фотографами, чтобы заработать деньги. Теперь благодаря Лусил все виделось ей в лучшем свете. Калифорния наконец становилась тем штатом солнца, который восхваляли все рекламные щиты. Принимать позы перед зеркалом было уже не необходимостью, а просто констатацией гармонии вещей.
Но вот однажды вечером Лусил Раймэн сообщила новость:
— Немедленно позвоните своему агенту — Хастон ищет для нового фильма блондинку.
И тут Мэрилин почувствовала, что падает с небес на землю. Надо было снова висеть на телефоне, возобновлять военные действия. Но разве могла она поведать Лусил Раймэн правду, откровенно сказать ей, что никуда не хочет переезжать, что ее не интересует больше работа в кино, что она счастлива и, уж если человек распахнул для нее двери своего дома, ей незачем больше бегать в поисках семейного очага.
* * *
Артур Хастон Хорнблау-младший ждал Хайда и Мэрилин у себя в кабинете. Хастон был худощавым мужчиной высокого роста.
Он молча, сердитым придирчивым взглядом раздевал тоненькую, изящную Мэрилин в облегающем черном платье.
— Вы умеете танцевать? Она кивнула.
— Почему вы хотите сделать карьеру?
— Почему вы хотите сделать фильм?
Лицо Хастона повеселело. Он сказал, что назовет свой фильм «Асфальтовые джунгли». Она сыграет, в нем подружку адвоката, занимающегося темными делишками. Потом Хастон снова стал агрессивным. Он задал Мэрилин грубый вопрос:
— Если бы вы сломали ногу, о чем бы вы пожалели в первую очередь?
— Что уже не смогу дать вам пинка, мистер Хастон.
Хастон рассмеялся, оскалившись, словно шакал, и почесал шею через расстегнутый ворот. Он неизменно ходил в рубахе нараспашку и вельветовых брюках. В его особняке на Беверли Хиллз ему составляли компанию лишь две огромные мартышки в клетке. Люди внушали ему такой ужас, что он выходил из дому только для того, чтобы готовить и ставить очередной фильм. Потрясая перед носом Мэрилин сценарием, он заявил:
— Я хочу, чтобы вы ознакомились с фильмом в целом, а не только ее своей ролью. В фильме вас зовут Анджела! Привет, Анджела!
Она вышла из кабинета вместе с Хайдом, который потащил ее в ресторанчик для влюбленных на Вашингтонском бульваре. Столики тут освещались свечами.
— Ну как, на этот раз решено? Мы поженимся сразу после съемок? — спросил Хайд.
Мэрилин учила роль, растянувшись на диване. В сущности учить было нечего. Все оказалось именно так, как она и предвидела: Анджела была доступной девицей, потаскушкой. ЕЙ нечего было показать, кроме красивой фигуры.
Когда Мэрилин вторично явилась с Хастону в Калвер-сити, на студию «Метро», тот играл со шторой, словно с игрушечной гильотиной. Хорнблау беспричинно улыбался. Джонни Хайд мечтательно выводил, как ей казалось, воображаемую дату свадьбы пальцем то по стене, то по спинке стула. Мэрилин прижала к груди раскрытый сценарий, словно шла к алтарю для первого причастия.
Она искала глазами диван прежде всего потому, что дрожала от страха, и еще потому, что ее Анджела, где бы она ни находилась, всегда искала место, чтобы поудобнее растянуться. И вот, поскольку дивана в кабинете не оказалось, она бросила на мужчин растерянный взгляд и спросила:
— Разрешите?
И так же просто, как берут стул, чтобы сесть, она разлеглась на паркете. Сбросила туфли и начала декламировать текст своей роли. Ей казалось, что она сама находит реплики, что она и есть Анджела. Мужчины в смущении отводили взоры.
— Ну, хорошо, хватит, — оборвал ее Хастон. — Роль ваша.
* * *
Премьера «Асфальтовых джунглей» состоялась весной 1950 года в Вествуд Виллидже. Появление на экране блондинки в шелковой пижаме было встречено рукоплесканиями. Но ее имя не было написано крупными буквами, Джонни Хайд заявил Мэрилин, что на сей раз он вырвет у «Метро» выгодный для нее контракт. Однако ни у «Метро», ни на другой студии контракта он так и не добился. Продюсеры качали головой. Одной сексуальной блондинкой больше, одной меньше? В Голливуде их и без того хватает.
В то время Джозеф Манкиевич готовил для Дэррила Занука фильм с рабочим названием «Все о Еве». Он как раз искал на эпизодическую роль кокетливую и сексуальную блондинку. Он смотрел «Асфальтовые джунгли». Мисс Кэсуэлл — роль, которую надо было исполнить, — была сродни Анджеле. Он позвонил Джонни Хайду и договорился с ним пригласить его блондинку, игравшую Анджелу. Мэрилин предстояло появиться всего лишь в двух эпизодах «Евы». Речь снова шла — как и всегда — о надуманном образе. В такие образы Мэрилин вживалась смело, с каким-то патологическим энтузиазмом. А между тем он вовсе не соответствовал ее характеру.
В первом эпизоде она появляется на нижних ступенях лестницы с оголенными плечами в слишком декольтированном, облегающем фигуру белом атласном платье. Она почти не участвует в диалоге, а то, что говорит, банально. «Можно я возьму бокал?» — реплика, которой обычно характеризуют штампованный отрицательный персонаж в той среде, где принята светская любезность. Во втором эпизоде она — актриса-дебютантка — проходит пробу. Ее тошнит, и по лицу ее видно, что это вовсе не перепуганная актриса, а потаскушка, не знающая, как скрыть такую неприятность.
Словом, это была такая же посредственная роль, как и в фильме Хастона. В обоих случаях она волновалась из-за ничего. Она отдавалась своей роли, как будто отдавала Богу душу. Она вкладывала в нее горячность, пафос, который можно было принять за страдание, но не наигранное, а естественное, подсмотренное телеобъективом, точно так же, как при съемках где-нибудь в пустыне объектив следит за предсмертной агонией дикого зверя.
И зрители увидели приоткрытый рот, приспущенные веки, почти скрывающие взор, и восприняли это как признаки сладострастия, тогда как вероятнее всего это было признаком постепенно нарастающей асфиксии.
Чрезмерная экзальтация и смертельные болезни лепят сходные маски.
Во время съемок фильма «Все о Еве» у Мэрилин произошла странная встреча. В перерыве она болтала с молодым актером Камероном Митчелом, игравшим на Бродвее одного из персонажей пьесы Артура Миллера «Смерть коммивояжера». Мэрилин была в пушистом свитере, облегающем и обрисовывающем ее формы, и волочила за собой горжетку из лисы. Изнемогая от усталости, словно умирая, она ждала момента, когда работа возобновится, чтобы воскреснуть и вскочить на ноги. Кем бы вы стали, если бы не были актрисой?
— Психиатром.
— Очень странно! — сказал Камерон. — А вы таскаетесь с этой горжеткой!..
— Если знаешь о себе, кто ты на самом деле, это украшает лучше всякой горжетки.
— Вы много читаете?
— Да, я хочу разделаться с сидящим во мне зверем и обращаюсь с ним, как с этой лисой, хотя она и согревает меня в прохладные вечера.
По дороге в столовую Камерон увидел, что Мэрилин замерла на месте. Казалось, она близка к обмороку. Она взяла его за руку, и он посмотрел в ту сторону, куда был устремлен ее взгляд. Указав ему на двух мужчин, которые о чем-то спорили, прислонившись к стене, Мэрилин, заикаясь, спросила, кто они такие. Один был высокого роста, в очках, тощий, с липом ящерицы. Она сразу вспомнила Картера и, похоже, снова ощутила прилив нежных чувств. Высокий стоял почти спокойно, тогда как его собеседник — маленький, нервный — возбужденно размахивал руками.