Тогда-то Грейс Мак Ки, подруга Глэдис Бэйкер по работе, и сказала девочке:
— Зови меня тетя Грейс. Я позабочусь о тебе, пока твоя мама в больнице.
Но днем тетя Грейс не могла заботиться о Норме: она сменила «Консолитед лэбораториз» на «Коламбиа», куда устроилась архивариусом. Поэтому она решила передать девочку на попечение властей Лос-Анджелеса. Норму поместили в семью, получавшую на ее содержание двадцать долларов в месяц. Если бы кто-нибудь ее удочерил, им бы ничего не причиталось, а содержать детей, нежданно-негаданно стало доходным, к профессии «родителей» прибегали безземельные крестьяне, покинувшие ради солнечной Калифорнии другие американские штаты, туманные и дождливые. Они не могли лелеять в ребенке мечту о кино, поскольку сами оказались обманутыми в городе мечты, и вообще не могли привить Норме ничего, кроме нечистоплотности, глупости, жестокости и привычки исступленно молиться по утрам и вечерам.
На ребенка, лишенного родителей, обрушивались потоки советов, совершенно несовместимых с тем, что говорила тетя Грейс. «Спрячь волосы... Не улыбайся... Натяни юбку на колени... А теперь повторяй: «Обязуюсь с божьей помощью, пока жива, не покупать, не продавать, не предлагать никому алкогольных напитков».
Маленькая кающаяся грешница повторяла эти формулы так же послушно, как и наставления тети Грейс. Однако каждое воскресенье Грейс приходила за Нормой, чтобы снова воскресить ее мечту. Ей было жаль эту девочку, дочь пекаря из Норвегии, который, явился в Соединенные Штаты в поисках приключений. Через три года после рождения Нормы этот моторизованный Дон-Жуан, покрытый мучной пылью, разбился на дороге в Огайо.
Каждое воскресенье Грейс Мак Ки, водила ее [Норму] на Беверли Хиллз, где жили кинозвезды, или же к Китайскому театру, где собралась толпа зевак поглазеть, как очередная знаменитость, оставляет отпечаток ступней, ладоней и даже губ на мягком гипсе.
Затем, расхаживая с ребенком среди этих отпечатков ступней, ладоней или даже губ, молодая женщина отыскивала подходившие по размеру.
— Потерпи, дорогая... Очень скоро и твоя ступня будет навсегда запечатлена здесь.
Присущая американцам любовь к детям подала кинодельцам мысль: детское личико привлечет в кинотеатр толпы зрителей еще скорее, нежели влюбленные, ковбои или гангстеры. Улыбка ребенка выйдет из моды не так скоро, как погоня или пальба из пистолетов. Сюжет, по которому ставится картина с участием юной актрисы, значения не имеет. В счет идет лишь ее обаяние, которое доходчиво, как и обаяние Ширли Темпл, для всех, даже для самых отсталых мексиканских крестьян, не знающих ничего о большом мире, кроме имени этой девочки. Но чтобы открыть такую маленькую звезду, надо перепробовать на студиях десятки тысяч детей с румяными личиками, пухлыми ротиками и большими светлыми глазами.
Так протекало детство Нормы Джин Бэйкер, родившейся пыльным засушливым летом в городской больнице Лос-Анджелеса, в штате солнца. Она переходила из одной семьи в другую, от одной молитвы к другой молитве, от одной мечты к другой мечте, ожидая, когда же наконец у нее округлятся формы и «будет что показывать», чтобы привлечь внимание охотников за талантом, а значит, и людской толпы.... Во время одного из редких посещений матери, угодившей в сумасшедший дом, Норма, не сдержав порыва, прошептала «мама», уверенная, что наконец постучала в правильную дверь, где ее примут, узнают, обнимут, но та в ужасе отпрянула и, скрестив на груди руки, уклонилась от нежности своего ребенка, словно от удара.
* * *
В 1935 году Норме Джин исполнилось девять лет. Ее мать по-прежнему пребывала за высокими стенами клиники для душевнобольных в Норвоке. В день рождения Нормы Грейс Мак Ки навестила девочку и объявила, что отныне ей не придется кочевать от одной семьи к другой, потому что Грейс выходит замуж за доктора Годдара и берет ее к себе. Девятилетнюю девчушку пригласили на свадьбу. На десерт были поданы приготовленные из мороженого и шоколада головки модных в те годы кинозвезд — Бетт Дэвис и Джин Харлоу.
К сожалению, у доктора Годдара оказалось трос взрослых детей от первого брака. По желанию матери они переехали к отцу несколько дней спустя. Перед их приездом Грейс Мак Ки обняла маленькую Норму, потом взяла ее за руку, в другую руку взяла чемодан, и они пошли по Россмор-авеню в Голливуде; остановились они на Эль Чентро-авеню.
Приют помещался в старом кирпичном трехэтажном доме под номером 815. На просторной лужайке высилась мачта со звездно-полосатым флагом. А совсем рядом возвышались студии «РКО» и «Парамаунт», и их красные и синие вывески освещали окна второго этажа приюта. Читая на решетке ворот золотые буквы «Приют Лос-Анджелеса», Норма запротестовала:
— Но ведь я не сирота, тетя Грейс!.. У меня еще есть мама...
— Да, она пока жива... Но едва-едва!
Потребовалась помощь служащих, чтобы притащить отбивавшуюся девочку к шестидесяти другим незнакомым детям.
— Почему ты оставляешь меня в этой тюрьме? — кричала Норма Джин заплаканной тете Грейс.
Ей ответила директриса:
— Это не тюрьма. Смотри.
Взяв Норму за руку, она отвела ее к входу в приют.
— Видишь, ворота распахнуты... и никто не охраняет вход: ни сторож, ни собака.
* * *
В комнате с высоченным потолком стояло двенадцать кроватей. Каждой девочке был отведен шкафчик, куда та складывала свои книги и кукол. Но шкафчик Нормы был так же пуст, как было пусто в ее сердце... В отличие от других приютских девочек и мальчиков, ее не страшила ночь, наоборот, она ждала ее с нетерпением. Потому что, вытянувшись на кровати в темноте, она смотрела, как между пальмами и оранжевой луной вспыхивает пучок молний — эмблема «РКО». И, словно желая покорить эту разноцветную молнию, непрерывно сверкающую над крышей здания, она начинала разыгрывать различные роли, а подушка служила ей партнером.
* * *
Приютские дети зарабатывали деньги тем, что мыли посуду. Но на отложенные на их счет центы ходить в кино не разрешалось. Они могли только покупать себе тетради, карандаши, книги.
Контакт с миром кино устанавливался лишь на Рождество. Заботясь о доброй репутации своих звезд, «РКО» посылала их в приют с подарками для детей. На Рождество реклама киностудии в виде пучка серебристых молний украшала каждую ветку елки. Кинозвезды с полуобнаженным бюстом и искусными завитушками улыбались детям. Норма избавилась от подарков, полученных ею в это первое Рождество в приюте, отдав их своим маленьким подругам; так же поступала она каждую субботу с игрушками и конфетами, которые приносила Грейс, ставшая Годдар. Она принимала подарки и поцелуи молча, без единого слова, относясь к этим еженедельным визитам с таким же равнодушием, как и к приютским правилам и порядкам.
Она вытянулась и похудела так, что на нее страшно было смотреть — бледный подросток, кожа да кости. И только ее волосы оставались прежними. Она без конца их закручивала и причесывала на разный манер. Однако Норму нельзя было узнать на площадке для игр, где она пугала своих товарищей безрассудной удалью. А на качелях она взлетала так высоко, словно была существом из другого мира.
Она пробыла в приюте восемь месяцев, когда однажды в дождливый день (дождь был редким благом, посылаемым с небес в штате солнца и засухи) она сбежала оттуда: выскользнула из зала во время кукольного спектакля, воспользовавшись суматохой, пока ребята смеялись и хлопали в ладоши. Ушла через распахнутые ворота, которые не были воротами тюрьмы. Больше всего она заглядывала в лица мужчин — пожилых или носивших дымчатые очки. Когда она увидела, что к ней приближается мужская фигура, сердце ее забилось.
У мужчины была красивая фуражка. Он взял Норму за руку, и та поведала ему, что убежала из приюта; она надеялась, что он отшлепает ее и тогда наконец она узнает в нем долгожданного «короля кутил». Но мужчина отвел ее в полицейский участок.
Она вернулась в приют в сопровождении полицейского в штатском. В садах пышно цвела герань. Под пальмами мчались вереницы автомобилей. Над городом мерцал предгрозовой свет. Люди выходили из кино, пошатываясь от смеха, с полупустыми пакетиками из-под кукурузных хлопьев в руках.