В полночь она ускользнула от истерической суетни и вернулась на студию переодеться. Она таращила усталые глаза, чтобы не уснуть. Пальцы, которыми она так долго сжимала микрофон, свело, В ушах стучал скандируемый толпой призыв, с которым к ней обращались тысячу раз. Они заполучили ее, она им принадлежала.
На студии стояла тишина, в гримуборной пахло застывшим гримом. Тут не было ни души. Она заметила лестницу, тяжелые драпировки, уголок бара, бутылки с подкрашенной водой, элементы декораций, безжизненные, разбросанные там и сям. Она вдруг почувствовала и себя чем-то вроде бутафории, деталью того же бара или часовни.
Со щемящей сердце болью она сняла платье, сбросила «лодочки», отколола драгоценности. Все было возвращено на место. Вооруженные дежурные вахтеры проводили ее к машине. Почему они не оставили и ее на хранение здесь до момента, когда она потребуется снова?
Она очень быстро доехала до дома, ее пугала мысль, что она не сможет уснуть или что у нее отнимется левая рука, так она онемела. Едва переступив порог дома, она буквально бросилась к снотворным таблеткам. Она проглотила одну, две, целую горсть. Но от такой спешки они не успевали раствориться. Нембутал превратился у нее во рту в зеленоватое, клейкое месиво. Той ночью смерть, как студенистый кулак, пыталась пробить себе дорогу к ее сердцу, миновав преграду горла.
В паническом ужасе, шатаясь, она дотащилась до раковины, открыла рот, и ее вырвало зеленой слизистой массой.
Потом, открыв кран холодной воды, она не переставала плакать и плеваться, пока зеленая вода, которой ее рвало, постепенно не стала водой, такой же чистой водой, которая струится с чудесным журчанием в лесном ручейке.
Сиреневая комната
Мэрилин опять предстояло сниматься на лоне природы. Только теперь фоном была не Ниагара, а скалистые горы. На сей раз в фильме «Река, с которой не возвращаются» она снималась в джинсах и яркой кофточке. Приехав на пустынные песчаные равнины, где режиссер Отто Преминджер намеревался орудовать своей камерой со строительного крана, Мэрилин сразу почувствовала себя помолодевшей. Тут вокруг были сплошные пропасти, водопады, скалы, и это вытеснило из ее сознания мысль о таблетках, обеспечивающих ей опасный сон.
Расхаживая враскачку и насвистывая, Мэрилин искала, чем бы развлечься в этом рае из воды, неба и гор. Она с подчеркнутой любезностью здоровалась со всеми подряд. Она завязала на шее маленький шелковый платочек. Она позаботилась о том, чтобы ее комната в отеле, в шестидесяти километрах от места съемок, была вызывающе веселой. Слишком яркие краски ее одежды казались взрывом неестественного смеха.
Мэрилин играла с ребятишками, сновавшими по лагерю, где располагалась съемочная группа, искала, чем бы досадить Преминджеру, который обращался с ней, как со школьницей. На нее обрушивался порывистый ветер. Над головой трещали сучья. А внизу шумела бурная горная река. Эта стихия рождала в ней умиротворение. У нее не было ни малейшего желания висеть на телефоне и приглашать спасительных друзей, друзей сомнительных или ленивых.
Между тем Отто Преминджер проникся дикой ненавистью к Наташе Лайтес, которая взяла на себя функции посредничества между ним и кинозвездой и не давала Мэрилин выполнять его распоряжения. Мэрилин играла неубедительно, она еле двигалась перед объективом, пренебрегала указаниями режиссера, который не хотел считаться с ее прихотями, мигренями и желанием поразвлечься. При виде «этой наглой машинистки, возомнившей себя кинозвездой», Преминджера охватывала холодная злоба. Его настроение день ото дня ухудшалось от одного вида Мэрилин. Он только и делал, что снимал пейзажи, словно для того, чтобы преуменьшить, принизить, сделать совсем ничтожной роль человечка в джинсах.
Мэрилин торчала под тентом, устраивая заговоры с Наташей Лайтес, парикмахершей и гримером Снайдером. «Я хочу развлекаться», — заявляла она. Одолжив велосипед, она уезжала и приезжала, швыряла камешки в реку Атабаска и беззастенчиво нарушала все порядки. Поскольку здесь она не могла систематически опаздывать на съемки, надо было придумать что-нибудь другое. «Если ты будешь баловаться, — угрожала Глэдис маленькой Норме Джин, — придет папа и тебя накажет». Значит, нужно заболеть, потерпеть аварию, быть раненной, чтобы, поскольку нет родителей, сбежались на помощь те, кто вас любит, о вас печется.
Преминджер решил снять заход солнца на дальних снежных вершинах. Когда оно пряталось за горы, загоралось пламя, одна из вершин словно воспламенялась, другую обволакивала голубая дымка, и на ней сверкали, как драгоценные бриллианты, мириады снежинок. Лысый, коренастый, со сдержанной улыбкой, размашистыми жестами и громоподобным голосом Преминджер ждал момента божественного явления света. Целый день он репетировал с Мэрилин и Робертом Митчумом сцену, которую он хотел заснять на фоне этого великолепного заката. Рабочие, ассистенты, осветители — все ждали сигнала «Мотор!». Преминджер сжимал в кулаке люменометр, определяя силу света. Наконец все запылало. Воцарилась необыкновенная тишина.
Камера загудела.
Преминджер подал Мэрилин знак подойти к Митчуму. Но вместо того, чтобы послушаться этого безмолвного приказа, Мэрилин смотрела на режиссера затуманенным взглядом, оскалив зубы и не двигалась с места.
— В чем дело, Мэрилин? — почти беззвучно спросил режиссер.
— Мистер Преминджер, мне необходимо отлучиться... — И на глазах у всей группы она побежала к секвойям, за которыми были оборудованы туалеты. Преминджер побагровел, но смолчал. Он высказался лишь семь лет спустя, выступая по телевидению. Когда его спросили, хотел бы он еще раз снять фильм с Мэрилин, он ответил:
— Нет, если даже мне предложат миллион долларов.
Есть предел и тому, что человек может делать ради денег.
* * *
Одна из сцен снималась на плоту, уносимом течением. Митчум и Мэрилин удирали от индейцев. Мэрилин, наверняка желая лишний раз позлить Преминджера, упала в воду. Она ушиблась о выступ скалы. По диагнозу медсестры съемочной группы, а затем и врача, она порвала себе связки. У нее распухла лодыжка.
Джо Ди Маджио каждый вечер звонил из Сан-Франциско. Он не упускал ни одного случая спросить ее, не приняла ли она решение выйти за него замуж. Вечером того дня, когда произошел несчастный случай, услышав ее смущенный, взволнованный голос, он подумал, что все в порядке.
Рыдая, она сказала ему, что повредила ногу и наверняка будет хромать очень долго, возможно, всю жизнь. Еще она сказала, что Преминджер хотел ее погубить. Ди Маджио с трудом улавливал смысл слов, прерываемых стонами. При словах «серьезно пострадала» он заявил, что немедленно прилетит, что привезет ей лучшего доктора, какой только есть в округе.
Фильм был закончен — оставалось доснять в Голливуде несколько павильонных сцен. Врач наложил на ногу гипс, и Мэрилин, опираясь на руку Ди Маджио, отправилась в Сан-Франциско, словно ища передышки от преследующих ее злоключений.
Впервые она состарила компанию Ди Маджио перед телевизором. Временами с улицы врывались крики бродяг или пьяных матросов, с рыбацких лодок доносилось пение тенора-любителя. У итальянцев с потолка свисала оплетенная бутылка с вином; в китайском квартале — лакированный цыпленок. Некоторые итальянцы проводили отпуск на родине, китайцы же попадали на свою родину только после смерти, когда покойников перевозили тайком. Трамваи разного цвета позвякивали колокольчиками, продвигаясь сквозь толпы гуляющих, которые, казалось, впервые в этой моторизованной Америке захлестывали потоки машин.
Мэрилин любила Сан-Франциско, но этого было недостаточно, чтобы заставить ее выйти за Джо. Решиться на этот шаг ее заставило несчастье — смерть.
Во время ее визита утонул в заливе Бодега один из братьев Джо — рыбак, как и их отец. Его вытащили из воды в красной куртке, которую он носил только по воскресеньям, но в тот день надел в честь знаменитой гостьи.