Мэрилин стала спать с Ди Маджио в разных комнатах. Он ночевал этажом ниже, когда Мэрилин была особенно не в духе, проводил ночь на диване в своем ресторане. Два живых аттракциона Америки — сексуальный символ и чемпион по бейсболу — избегали общения. Так продолжалось до тех пор, пока Мэрилин не выдерживала и ей было необходимо вновь почувствовать хоть немного человеческого тепла в том холодном мире, в котором она жила. Ведь в ее жизни не было иного тепла, кроме того, что исходило от юпитеров при съемках.
* * *
В мае 1954 года Мэрилин вернулась «на круги своя» в Лос-Анджелес. Ей сразу же предложили фильм «Веселый парад» — музыкальную комедию из закулисной жизни актеров. Мэрилин должна была играть певичку кабаре, кстати и некстати дрыгавшую ногами. Роль эта не была ни более интеллектуально насыщенной, ни более утонченной, чем в фильме «Дьяволица в розовом трико», но Мэрилин дала согласие.
Желая вознаградить Мэрилин за ее согласие, студия пообещала ей роль в фильме Билли Уайлдера «Семь лет раздумий».
Ди Маджио снял великолепный коттедж на Беверли Хиллз, холме кинозвезд. При нем был внутренний дворик, бассейн, большой розарий и даже веранда, а также специальное приспособление для того, чтобы зажарить тушу быка целиком, замаскированное среди фруктовых деревьев. В доказательство любви Ди Маджио нужны были «хорошо прожаренные бифштексы». Он легко, без переживаний и комплексов переключился на пиво, и теперь перед телевизором выстраивались, словно кегли, десятки бутылок.
Наташа Лайтес часто посещала их дом; вернее, она жила у них чуть ли не безвыездно. Такая же страшная, как и прежде, эта неудачница с помятым, сплющенным лицом, с кругами под глазами, с волосами, завитыми до самых корней, усаживалась в гостиной и начинала вещать что-нибудь умное, вроде теории о драматическом искусстве.
Еду подавали Наташе первой, а Джо был низведен в ранг слуги. Наташа играла в доме двойную роль: роль тещи и одновременно мужа. Мэрилин требовала пронзительным голосом: «Джо, сходи в сад за букетом роз для Наташи...» Наташа, глупо хихикая, нежно гладила прелестную ручку Мэрилин.
Мэрилин сообщала:
— Сын Джо будет жить с нами... Мы уже оборудовали комнату... для маленького гостя.
Только что весело болтавшая Мэрилин вдруг закутывалась в свое недавно купленное норковое манто. Ее знобило, как будто ребенок уже жил с ней — этот маленький гость. Казалось, она вся как-то съеживалась, свертывалась в комочек, чтобы не застудить свою маленькую надежду. Самой красивой мебелью в коттедже была кровать. Мэрилин пожелала, чтобы она была очень широкой и массивной. Она как бы служила ей съемочной площадкой. Возлежа на ней, Мэрилин выкрикивала реплики своей роли.
Случалось, когда Наташа и Джо оставались одни в гостиной, до них вдруг доносился ее крик с постели. Они прибегали в испуге — одна с чашкой кофе и сценарием, другой с бутылкой пива. Мэрилин подтрунивала над ними, лежа под простыней, натянутой до подбородка, чужая им и далекая, как некто потерпевший кораблекрушение, на плоту, среди океана.
Она была счастлива — на ее крик прибежали люди. А это значит: она обрела семейный очаг.
* * *
На съемочной площадке «Веселого парада» Мэрилин столкнулась с мастерами музыкальной комедии: Дональдом О’Коннором, Этель Мермэн, Дэном Дейли. Рядом с этими с легкостью танцующими и поющими актерами она сразу почувствовала себя тяжеловесной, неуклюжей, разочарованной. Роберт Альтон, крупный хореограф Бродвея, был встревожен тем, что Мэрилин, казалось, была более готова пройти курс обучения танцам, чем сниматься в музыкальном фильме. С неуверенностью калеки, вытаращив глаза, она с застывшей маской боли на лице безнадежно пыталась подражать другим.
Она несколько раз падала на площадке в обморок, и дошло до того, что она стала мишенью насмешек голливудского журналиста Харрисона Кэролла, которого то ли из-за того, что артисты ему не нравились, то ли из садизма интересовали лишь неудачи кинозвезд.
О Мэрилин Монро уже не ходили пикантные анекдоты, которые обычно возникают на съемках очередной музыкальной комедии, — фильм продвигался от одного бюллетеня о состоянии здоровья к другому. Казалось, Мэрилин пробуждалась ото сна, только чтобы пропеть: «Когда получаешь, что хочешь, тебе это уже не нужно». Оператором «Веселого парада», который ставил Уолтер Ланг, был славный Леон Шамрой — тот самый оператор, который снимал Мэрилин для пробы.
Однажды вечером он сопровождал Ди Маджио и Мэрилин в китайский ресторан Уонга, что на бульваре Синега. За два часа, пока длился ужин, Джо почти не открывал рта, только один или два раза он нарочито заявил: «Эта Мермэн бесподобна!» Мэрилин пожала плечами. За весь вечер он больше ничего не произнес. На следующий день Шамрой шутливо отозвался Мэрилин о красноречии ее мужа. Мэрилин ответила: «Вот уже десять дней, как он со мной не разговаривает».
Результатом такой войны нервов было обострение язвы двенадцатиперстной кишки у Джо. Мэрилин же первый и единственный раз в жизни начала было пить. «Дева любви должна смачивать горло», — говорила Мэрилин. Так, потягивая виски, чтобы скрасить одиночество, она перешла от фильма «Веселый парад» к фильму «Семь лет раздумий». Режиссер Билли Уайлдер милостиво согласился с присутствием рядом с Мэрилин Наташи Лайтес.
Джо Ди Маджио, смирившись, проводил время за игрой в покер или биллиард, за рыбной ловлей или за игрой в гольф. Вечерами бывал с приятелями. Он повсюду, спокойно, с видом философа говорил, что женщины — ничто, лучше холодный душ или телевизионная передача. Он заявлял не без юмора: «Ну, допустим, вы сжимаете в объятиях сверток с костями, мясом и шелком — и что это вам дает?». А подвыпив, тыкал пальцем в свои ботинки и хныкающим голосом добавлял: «Опять я чистил их сегодня утром сам!»
Теперь Мэрилин являлась на съемочную площадку с таким же чувством, с каким ходят в школу.
Став звездой, она уже не ждала от своей работы откровения, сюрприза, спасения, любви. Работа актера перестала быть для нее и проникновением в трепетную тайну будущего. Она стала привычной неприятной обязанностью. Хотя Билли Уайлдер вел себя с ней весьма терпимо, по-отечески, Мэрилин с первой съемки начала все переворачивать вверх дном. Поэтому с каждым днем усиливались насмешки в ее адрес. Она опаздывала. Ни с кем не здоровалась. Без всякого повода приходила в ярость. Ее не устраивала ни одна сцена. Уайлдер никогда не выходил из себя, не старался ее обуздать, принимал ее критические замечания спокойно.
Натурные съемки предполагалось провести в Нью-Йорке в Манхэттене. Ди Маджио против своей воли в конце концов возненавидел Наташу Лайтес и заявил, что поедет в Нью-Йорк, если туда не поедет эта «говорящая пиявка». Мэрилин ответила ему, и уже не в первый раз, что без Наташи она не способна ни на что хорошее... Даже если Наташа и не давала ей полезных указаний, ее присутствие необходимо для Мэрилин, как «ребенку, который не может играть в саду, если рядом нет матери».
Мэрилин появилась на аэродроме в Айдлуайдле в восемь утра в бежевом трикотажном платье, с горжеткой из песца на плече и без чулок. В ответ на аплодисменты зевак и обслуживающего персонала она сказала улыбаясь: «Я только что с постели!». Она шла, раскачиваясь на своих высоких каблуках.
В одном из эпизодов картины она прогуливается со своим поклонником по Лексингтон-авеню. Стояла жаркая августовская ночь. Рядом оказалась вентиляционная решетка метро. Чтобы освежиться, героиня становится на решетку, и, когда проезжает состав, сильное дуновение воздуха высоко поднимает ее юбку. Чтобы избавиться от зевак, Билли Уайлдер решил снимать эту сцену в половине третьего ночи. Он выбрал место перед театром «Транс Люкс» — на улице, обычно безлюдной даже днем. Но, прослышав про съемки с участием Мэрилин и про то, что ее платье по ходу действия будет развеваться на ветру, сюда глубокой ночью сбежалось тысячи четыре зевак. Толпа любопытных, решивших не упустить такой сенсации, запрудила место съемок.
Большой электрический вентилятор, поставленный возле Мэрилин, создавал ветерок, задиравший ей юбки. Съемки этой сцены длились четыре часа, и девяносто четыре раза повторялось одно и то же. Каждый раз толпа вопила, и каждый раз Мэрилин бессмысленно смеялась. И каждый раз Билли Уайлдер, словно ангел, не теряющий надежды на пришествие судного дня, сладким голосом призывал в рупор толпу к спокойствию. Как раз в момент, когда заработала камера, в конце улицы возник пожар, к которому рекламные агенты «Фокс» были непричастны. Огонь полыхал вовсю. Пожарники усиленно сигналили клаксонами, а затем пустили в ход брандспойты. Уайлдер что-то шептал. Юбка Мэрилин развевалась от ветра. Толпа гудела.