Джо Ди Маджио приехал в Нью-Йорк еще накануне. Он не смог противостоять уговорам известного журналиста, назначившего ему по телефону свидание в его излюбленном ресторане Шора. Уинчелл расспрашивал Ди Маджио. Он хотел подробнее узнать о его супружеской жизни. Только владение бейсбольной битой давало робкому Джо, отпрыску бедной семьи, не блиставшему умом, чувство достоинства. Одинокому мальчику, над которым смеялись в классе и на улице, подростку, страдавшему от отсутствия культуры, наконец удалось вызвать восхищение, потому что он умел бросать мяч. Таким путем он обеспечил свое положение и завоевал уважение себе подобных.
Итак, в тот вечер этот здоровяк с неизменной жалкой улыбкой согласился последовать за известным Уолтером Уинчелом на Лексингтон-авеню и посмотреть, что же там происходит. В конце концов, Мэрилин была его женой, как напомнил Уинчел.
Прежде всего Джо увидел мятущиеся по улице лучи прожекторов. Они создавали впечатление катастрофы, как бывало во Фриско, когда какая-нибудь лодка терпела бедствие в открытом море напротив Причала рыбаков и ее искали прожектора. Он увидел также железные лестницы, сохранившиеся в некоторых кварталах Нью-Йорка на случай пожаров. И толпу — толпу, трясущуюся от непристойного раскатистого смеха. Джо сжал кулаки. Он не мог смеяться вместе с другими над тем, что у этой женщины каждые три минуты задиралась юбка, не мог притворяться, что не знает ее: ведь это была его жена. Всеобщий смех придал ему решимость.
Он задвигал локтями и вытащил из карманов свои карикатурно огромные руки. Его шаги отдавались по тротуару, как падение пушечных ядер. Он почувствовал себя снова ребенком, над которым все насмехаются, который слишком рано вырос, путешественником, потерявшим дорогу.
В ту ночь Мэрилин заставила его впасть в детство в буквальном и трагическом смысле слова.
Чуть слышно, нечленораздельно простившись, он скрылся, подгоняемый порывом ветра, поднимавшего в очередной раз юбку Мэрилин под всеобщий хохот толпы.
* * *
Развод состоялся 7 октября 1954 года. Мэрилин Монро была в черном шелковом вечернем платье с глубоким вырезом. Джо Ди Маджио сопровождал управляющий его рестораном в Сан-Франциско. Покидая мирового судью в Санта Моника, Джо заявил осаждавшим его журналистам, что намерен уехать, чтобы заниматься своим давно запущенным садом, и удалился в своем траурном кадиллаке. Что до Мэрилин, то она, тоже в кадиллаке, вернулась к себе переодеться.
Беспечные и циничные, шпионящие и равнодушные репортеры следовали за ней по пятам. Они ждали случая, чтобы взять ее под обстрел своими неизменными и пустыми вопросами.
Мэрилин натянула джинсы и распустила волосы.
Газетчики заметили, как она отшвырнула лежавшую на веранде забытую Ди Маджио спортивную сумку с клюшками для гольфа — все с позолоченными ручками. Потом зашагала по дворику, закрыв лицо руками и сотрясаясь от рыданий. Она плакала в опустевшем коттедже так же горько, как тогда, когда здесь был Джо, который мешал ей это делать. Она вновь повесила на стену портреты Авраама
Линкольна, Достоевского, Артура Миллера и Наташи Лайтес, которые однажды в порыве гнева Джо сорвал и запер на ключ в ящик. Он считал их всех своими соперниками.
Голливудские сплетники были вне себя от того, что не только не сумели предвидеть столь нашумевшего развода, но даже после разговора по телефону с Мэрилин неоднократно опровергали подобные слухи. Она их вводила в заблуждение, отвечая равнодушным голосом: «Джо играет дома в покер» или «Сегодня вечером мы ужинаем вдвоем при свечах, с хорошими французскими винами». Сплетники не могли простить подобного обмана.
Они организовали успех Мэрилин на страницах светской хроники; они могли тем же способом и уничтожить ее. Луэлла Парсонс, в частности, неоднократно хвалилась, что Мэрилин для нее все равно что родная дочь. Накануне развода она заверяла, что семейная размолвка между Монро и Ди Маджио — это слух, распространяемый злобствующими элементами и лишенный всякого основания. В доказательство она давала руку на отсечение. Поскольку рука была отсечена, она собиралась теперь нанести неблагодарной Мэрилин смертельный удар культей.
Светские ворожеи решили объединиться против «бездарной потаскухи», злоупотреблявшей своим положением в Голливуде. Журналисты продолжали наблюдать за домом 508 на Палмер-драйв. Адвокат, оформлявший развод, считался в Лос-Анджелесе специалистом по криминальным делам.
Кумушки начали судачить, что Мэрилин привлекла специалиста по преступлениям, связанным с наркотиками, не иначе как с целью раздуть даровую рекламу, какой оказалось для нее это событие. Поговаривали также, что фильм с участием Мэрилин Монро, который выходит на экраны, ничего собой не представляет. Какой еще неприличный трюк придумает она, чтобы удержаться на волне успеха?
Лишь один человек, казалось, радовался этому разводу — Наташа Лайтес. Каждому, кто ее расспрашивал, она отвечала: «Мне давно все это надоело! Из-за Джо стол превратился в ринг, а кровать — в больничную койку».
Впрочем, с этим разводом для Мэрилин почти ничто не изменилось. За девять месяцев, что она была замужем за Джо, он двести семнадцать ночей провел на первом этаже перед телевизором, а Мэрилин тем временем тщетно пыталась заснуть на втором в своей слишком широкой постели.
Спустя несколько дней журналисты, оцепившие коттедж в ожидании сенсационных событий, покинули свой наблюдательный пункт. Повредив розы, они набросали вокруг мирного гнездышка любви пустые бутылки и окурки. Кончился праздник для импровизированных туристов. Обивая пороги, копаясь в душах тех, кто приобрел известность, они обрушили на Мэрилин град вопросов, но так и не поняли главного. Не поняли, что Мэрилин наняла для развода адвоката-криминалиста, потому что испытывала чувство вины, выставляя себя напоказ ночью на Лексингтон-авеню, и Джо бросал ее как виновную...
За то, что она подняла юбку на тротуаре Нью-Йорка перед четырехтысячной публикой, она опять была осуждена на одиночество. Она начала уже отбывать свое наказание. Конечно, она и раньше систематически принимала снотворное, но все-таки, когда, лежа в постели, она звала Джо, тот прибегал, как верный пес.
* * *
Мэрилин снова сменила квартиру в надежде избавиться от своей меланхолии и душевного беспокойства. Но она просчиталась. Эти тягостные чувства не оставляли ее и в роскошном двухэтажном особняке на углу авеню Лонгпре и Харпер, близ Сансет-Стрип. Она расставила тут свои трудные для понимания книги, громоздкие сушилки и многочисленные флаконы.
Вечером она бродила по бульвару Сансет. Она снова заходила в «Швабадеро», заказывала, как когда-то, кефир. Перелистывала журналы. Но теперь на обложке было ее фото. Значит, она одержала победу. И все же ее одолевала смертельная тоска.
Фильм Уайлдера был закончен. В Лос-Анджелесе, как всегда, стояла жаркая погода. Птицы никогда не покидали здешних мест, и растительность не обновлялась. Приходилось выносить это нещадное солнце.
Желая отпраздновать завершение работы над фильмом, Фельдман из агентства, представлявшего интересы Мэрилин, устроил в ее честь вечер «У Романова». Пришли все боссы и звезды кино. Они принимали Мэрилин Монро как хорошенькую младшую сестру.
На сей раз она явилась без опоздания, благоразумно одетая, как молодая вдова, в черный тюль, без откровенного декольте. Она хотела походить на других женщин и изображала свеженькую, веселую американку.