* * *
После банкета «У Романова» Мэрилин зажила спокойно. Она бродила по улицам, паркам и дому так, словно, распростившись с прошлым, хотела лучше понять жизнь, прежде чем вернуться к ней снова. Она уже не торопилась поглощать еду, а ложась спать, не впадала в отчаяние от страха, что скоро рассвет. Она не снималась в фильме. Не расточала силы на ссоры с супругом, который каждый день просил ее позволить ему еще раз попытать счастья, то есть все начать сначала, — такая отсрочка неизменно оборачивалась против Мэрилин.
Она не желала больше такого брака, когда в муже видишь противника. Она открыла для себя удовольствие просто легко дышать, когда ни беспокойство, ни сожаления, ни сведение счетов и никакие другие раздражители не омрачают прилива радости.
Этот период раздумья, благотворного переучета сил. этот итог, предшествовавший вступлению в новую жизнь, это перемирие, заключенное где-то в глубине души с самым вредным в себе, длилось ровно пять недель — период между банкетом «У Романова», на который Мэрилин явилась без опоздания, не дав повода себя оговорить, и прибытием визитера из Нью-Йорка, посетившего ее 16 ноября 1954 года.
То был фотограф Милтон Грин. Он всегда носил с собой трубку, которая иногда начинала скрипеть у него в зубах, — это означало, что он задумался. На лице его дежурила своеобразная улыбка, скорее оскал. Это означало, что его, мол, не проведешь, он не поддастся на удочку и иену себе знает. Он был всегда болтливым, улыбающимся, деятельным.
Мэрилин познакомилась с Милтоном Грином ровно год назад. Он работал фотокорреспондентом в журнале «Лук». 17 ноября 1953 года в журнале были опубликованы сделанные им фотографии Мэрилин. С того дня Грин вообразил себя гением. Ему было тридцать два года. Он постоянно, словно пропуск, вынимал из карманов сделанные им фото — Мэрилин в толстом свитере с гитарой, прикрывающей живот, или Мэрилин в черном платье на черном фоне. Он не расставался в этими снимками, словно день, когда он их сделал, был днем рождения Мэрилин. Он утверждал, что именно он вознес ее. Прослышав о разводе Мэрилин с Джо Ди Маджио, он подскочил, как если бы он был соблазнителем-авантюристом, держащимся начеку, чтобы в надлежащий момент явиться за вожделенной добычей.
Но Милтон Грин не собирался соблазнять Мэрилин. У него были другие планы. Он видел в Мэрилин не женщину, а курицу, несущую золотые яйца. Отныне она должна нестись под его присмотром. Грин критиковал альбом «Немых фотографий» Мэрилин, но главное — разговаривал «гипнотизирующим интеллектуальным языком», которому актриса внимала с благоговением, так как ее привлекало все необычное. Для нее это был язык священный, язык избранных, дававший ей надежду разом перестать быть «несерьезной» и превратиться в «человека понимающего».
Год назад, когда тщеславный фотограф затягивал сеанс позирования только для того, чтобы подольше держать Мэрилин в своей власти, актриса пожаловалась ему на Занука, который упорно заставлял ее играть идиоток, выставляющих напоказ «ножки и все прочее». Милтон Грин, выдававший себя иногда за служителя чистого искусства, не пропустил этих слов мимо ушей. Он вскричал; «Вы настолько известны, что можете играть роли по своему выбору. Например, героинь Достоевского, без всяких там «розовых трико». Она восхищенно захлопала в ладоши, как маленький ребенок. Тогда Грин добавил, что все боссы кино похожи друг на друга, они ни в чем не разбираются и проворачивают большие дела по воле случая, а их «гуманность» сродни гуманности Луи Б. Майера из «Метро — Голдвин — Майер». Однажды к нему в кабинет вошел Роберт Тейлор и категорически потребовал повышения гонорара. Он вышел от Майера со слезами на глазах. «Вы своего добились?» — спросили Роберта Тейлора. «Нет, ничего не вышло, но он сказал, что хотел бы иметь такого сына, как я».
Грин сказал, что приехал для переговоров о задуманном им альбоме «звуковых» фотографий Мэрилин. Однако это был только предлог. На самом деле, когда Мэрилин приняла его, он без обиняков перешел к сути мучившей его проблемы, прибегнув к «психологическому воздействию».
— В чем вам предлагают сниматься в настоящий момент, Мэрилин?
— В «Бунгало для женщин»!
— Это история Мэми Стоуэр, потаскухи, жалкой неудачницы в Голливуде, разбогатевшей на Гавайях, где она продается американским солдатам? Неужели вы согласитесь сниматься в этом позорном фильме?
— Конечно, нет!.. Но им всегда удается меня уговорить... Понимаете, Милтон, кончается тем, что я соглашаюсь не из-за денег... а чтобы не одолела скука, чтобы не быть одной... И еще потому, что, говорят, работа — лучшее лекарство от ипохондрии... а поскольку ничего другого делать я не умею...
— Вы должны порвать с Голливудом, — сказал Милтон Грин. — Вы могли бы работать... не связывая себя с этими шакалами. Помните слова Гарри Кона, босса «Коламбии»: Кино не бизнес, а рэкет». Вы не должны участвовать в рэкете! Сейчас подходящий момент уйти... Сегодня вы еще фигура, понимаете?!
Грин вынул изо рта трубку и раскрыл свои карты. У него был наготове целый план. Речь шла не об альбоме звуковых фотографий кинозвезды, а о всем ее будущем — ясном, безупречном, огромном...
— Вы станете интеллектуалом в обществе таких же интеллектуалов, — сказал Грин.
Эта формулировка убедила Мэрилин, и он добился ее согласия. Наконец-то, добавил он, вы ощутите радость творчества. Продолжая играть бесцветных персонажей, похожих друг на друга, неинтересных, вы подписали бы свой смертный приговор. Занук и ему подобные — это торговцы пленкой, эксплуатирующие кинозвезд, а никакие не творцы и не знатоки человеческих душ.
Мэрилин смеялась и плакала.
— Человеческое достоинство, — сказал в заключении Грин, — обязывает нас жить в согласии с самими собой. Горе тем, кто идет на уступки из-за своего бессилия, по расчету или из-за отвращения. Они расплачиваются за эти уступки собственной плотью и кровью.
Мэрилин постепенно уступала этому словесному натиску, поддаваясь льстивым комплиментам ее уму. Пока Грин излагал свой проект, она уже начала рисовать себе шестиэтажное учреждение — сплошь из железобетона — «Монро продакшнз». Эра сиротки Джин Бэйкер заканчивалась. Ее фирма начнет как равная соперничать с другими, самыми крупными — «РКО», «Метро — Голдвин — Майер», «XX век — Фокс». Она не была больше одинокой женщиной в затруднительном положении. Она вся была поглощена той разумной, многосторонней, бурной деятельностью, которая закипит на шести этажах ее фирмы. Она уже не была просто Мэрилин. Она была президентом — генеральным директором административного совета «Монро инкорпорейтед». Она станет отдавать распоряжения подписывать чеки, выбирать, в каких фильмах ей сниматься... Она привлечет к работе самых крупных писателей, здравствующих и усопших. Она освоит наконец свою профессию, чтобы подняться до уровня Гарбо, а не оставаться фальсифицированной Монро.
— А что, если Занук, не согласится пересмотреть условия контракта?
— Что ж, — сказал Грин, — мы не будем сниматься три с половиной года, пока не истечет срок вашего контракта.
— Он, Занук, может принять такой вызов. Он-то продержится. А вот я?.. На что стану я жить это время, чем буду платить за квартиру? — спросила она прерывающимся голосом, с расширившимися от волнения глазами. — Чем я расплачусь за квартиру?
Грин просиял, — настал момент, когда он нанесет последний удар этой очаровательной, трагичной, наивной Мэрилин. Грин аккуратно положил трубку в пепельницу и наставительно сказал:
— Вы с полным доверием можете подписать бумаги, которые я подготовил. В одном из документов сказано, что я, Милтон Грин, обязуюсь обеспечивать ваше существование до истечения срока контракта, связывающего вас с «Фокс». Я обязуюсь оплачивать вашу квартиру, питание, туалеты и даже косметический кабинет.
Она расплакалась от радости в его братских объятиях. У нее было такое чувство, будто она вновь обрела — и очень скоро после бегства Ди Маджио — столь желанный семейный очаг.