Поцелуи, которыми Мэрилин осыпала Милтона, когда тот возвращался из Нью-Йорка, его ребенка и жену, эта последняя терпела с трудом. С Гринами все было так же, как с родителями-кормильцами близ Лос-Анджелеса двадцать лет назад. Грины тоже вскармливали Мэрилин искусственно и ожидали за это «возмещения», как поступали деклассированные безработные в 30-х годах, принимая в дом лишенного родителей ребенка. Ни те, ни другие не вкладывали в это души.
День представления настал. Адвокат Фрэнк Дилени, помогавший Милтону Грину юридически оформить его махинацию, разработал мизансцену возвращения Мэрилин на публичную арену. Он пригласил репортеров к себе на коктейль в нью-йоркскую квартиру на 64-й Ист-стрит. То было массовое нашествие любопытных. Дилени произнес речь, все время призывая присутствовавших набраться терпения. Он объявил, что сейчас перед ними предстанет новая Мэрилин. Увлекшись красноречием, новоиспеченный балаганный зазывала добавил, что новая Мэрилин навсегда отбросила тяжеловесную голливудскую мишуру, что отныне она отказывается воплощать фальшивые и вредные образы женщин, добывающих на жизнь своими прелестями. Мэрилин наконец освободилась от опостылевшего ей рабства. Она появится на сцене в полном расцвете своих сил и таланта.
Дилени медленно перешел на другое место, бархатный занавес в глубине комнаты зашуршал, и Мэрилин предстала глазам присутствующих. Мыслящая актриса, мечтающая о серьезных ролях? Нет, все та же, какой ее сформировал Голливуд! Великолепный зверек, выходящий из клетки. Она была затянута в платье из белого сатина. Никогда еще ее грудь не обрисовывалась так подчеркнуто и откровенно. Это было хорошо знакомое тело солдатской мадонны. Губы намалеваны экстравагантно, до неестественности. Волосы по-прежнему прекрасны — «платиновые». Пока взгляды присутствующих были прикованы к идолу толпы, Дилени продолжал декламировать: «Я объявляю вам, леди и джентльмены, о создании кинокомпании «Мэрилин Монро продакшнз», 51% акций — за мисс Монро, а остающиеся 49% — у мистера Милтона Грина». Мэрилин беспрестанно меняла позы и улыбалась, как бы давая ручательство за сделку, но не как бизнесмен, а как сексуальный символ. Она была спокойна. Она больше себе не принадлежала. Занук держал ее контрактом, а Грин держал в клетке. Ничего другого она не требовала.
После этой жалкой церемонии она возвратилась в сиреневую комнату, где пробыла до тех пор, пока Милтон Грин не разрешил ей совершить второй выход, не менее важный, чем первый, и тоже под его полным контролем. Мэрилин должна была участвовать в телепередаче с небезызвестным Эдвардом Морроу, который на глазах у миллионов телезрителей брал интервью у знаменитых людей. Он подвергал их допросу, приветливо жестикулируя, подмигивая, как сообщник, и вздымая руки вверх, будто защищался от двусмысленных посягательств. При особо каверзном вопросе он нацеливал сигару на сердце того или той, от кого ждал ответа.
Миссис и мистер Грин сопровождали Мэрилин, словно директор и директриса пансиона, давшие согласие продемонстрировать одного из своих питомцев-вундеркиндов, но не выпускающие его из-под контроля.
Интервью было рассчитано на четверть часа. Милтон Грин расположился на съемочной площадке, как хозяин. Он даровал Мэрилин американцам после ее и их длительного поста и требовал благоговейного отношения к себе, беспрекословного следования его советам и указаниям. С вдохновенным видом, перекатывая трубку с одного угла рта в другой, он руководил всем, подправлял освещение, определил место для Мэрилин, для себя и жены. Мэрилин, которую супруги Грин вели с двух сторон под руку, казалась вялой, апатичной. Она улыбалась, как фотомодель, какой была в начале своей карьеры, когда, обнажив коленки, позировала на обломке потерпевшего крушение корабля. Она сама стала теперь таким обломком. Она ждала указаний и старалась, едва шевелясь, сообразоваться с ними. Потом включили юпитеры, и передача началась. Милтон Грин, зажав в кулаке трубку, горячо представил себя адвокатом духа, выступающим против профессиональных растлителей. Мэрилин Монро, сказал он, читает Бальзака и упивается им. Затем миссис Милтон Грин, насмешливая и желчная, как всякая директриса пансиона, если она видит, что все взоры обращены на ее маленького питомца, без умолку трещала перед телекамерами, как будто поставив себе целью помешать Мэрилин обрести дар речи. С ямочками на щеках и искривленным ртом, Эми Грин выставляла себя напоказ, еще более тщеславная и наглая, чем ее супруг. Казалось, она хотела привлечь на свою сторону публику и доказать ей, как она ошибается, превознося национальную шлюху, а не ее — юную, очаровательную и остроумную молодую американскую мать.
Эми ядовито поносила Голливуд, словно это ее пригласили почетной гостьей Эдварда Морроу, а Мэрилин сопровождала ее с единственной целью подчеркнуть, до чего умна эта миссис Грин. Обезоруженная Мэрилин продолжала неестественно улыбаться. Все это было совершенно не похоже на выступление звезды. Можно было подумать, что она сама выставляла себя на публичный суд миллионов телезрителей. Голливудцы, хорошо знавшие Мэрилин, ее просто не узнавали. Она была такой покорной и вялой, какой никогда еще не представала ни перед одним режиссером. Судорожная улыбка искажала рот. Казалось, она выступала перед всем миром тяжелобольная.
После передачи, столь же отвратительной, сколь экстравагантной, прятать Мэрилин в сиреневой комнате уже не было оснований; ее можно было наконец демонстрировать гостям. И вот они собрались. Мэрилин предстала перед ними такой же оцепеневшей и жалкой, снедаемой страхом, какую они, горестно изумляясь, увидели на телеэкране. Гости Гринов были поражены нерешительностью, непоследовательностью в поведении знаменитой актрисы Эми Грин не переставала откровенно насмехаться над Мэрилин, ставить ей ловушки: «Ведь вы все прочли, вы помните эту книгу?» Мэрилин смущенной краснела, отрицательно качала головой. Эми Грин разоделась, навешала на себя драгоценностей, должно быть, желая принизить Мэрилин, одетую более скромно, доказать гостям, что настоящая звезда — это она, Эми. Она трещала без умолку. Быть может, ее задело поведение Милтона по отношению к Мэрилин — его притворно влюбленные взгляды и деланно почтительные жесты. Быть может, она подумала, что Милтон все же неравнодушен к Мэрилин, хотя тот поступал лишь как ловкий делец. Обманщики, дергая своих марионеток за ниточки, рано или поздно спутывают их и запутываются в них сами.
Эми начала обращаться с Мэрилин уже не так как с подругой, а как со служанкой. В присутствии гостей, пришедших ради Мэрилин, она отсылала ее готовить сандвичи и кофе. Гости с изумлением смотрели, как Мэрилин покорно покидала комнату и возвращалась с подносом, не только не смущенная, а, наоборот, довольная скромным местом, которое ей теперь отвели, и тем, что больше не требуется выказывать хозяевам излишнюю нежность.
* * *
Чтобы окончательно вырвать Мэрилин из Голливуда и превратить в свою беспроигрышную лошадку, Милтон Грин приступил к третьей фазе операции. Он поселил Мэрилин в отеле «Уолдорф». Он пошел на это не только потому, что кинозвезды обычно жили там. Милтону было важно другое — доказать Зануку, что ему следует поскорее вступить с Грином в переговоры. Мэрилин есть на что продержаться в этой войне на истощение.
Итак, ради успеха «дела» кинозвезду заточили в самый большой отель Нью-Йорка. В голове фотографа прочно укоренилась идея сделать Мэрилин неисчерпаемым источником дохода. Ради этой цели Грин мог пожертвовать жалованьем в журнале «Лук», загородным домом — всем, вплоть до последней соски своего сынишки Джоша. Он отклонял самые выгодные предложения, которые ему все время поступали от Занука. Он хотел все или ничего. Он требовал, чтобы Мэрилин не соглашалась ни на какие компромиссы, все более и более выгодные для нее, но отбрасывающие тщеславного Грина назад, в безвестность. Мэрилин слушалась его беспрекословно. Она отклонила и последнее предложение Занука — сто тысяч долларов за фильм и право ежегодно сниматься в одном фильме другой студии.