Говард Хьюз, человек в гипсе, начал разыскивать заманчивый скелет — Норму Джин Доуэрти, о чем вскоре стало известно в кинематографических кругах.
В Лос-Анджелесе стояла солнечная погода. Дождь не выпадал уже одиннадцать месяцев. Широкие авеню, обсаженные гигантскими пальмами, от которых исходил гнилостный запах, казались пустынными. Не было видно ни пешеходов, ни гуляющих. Норма Джин не отходила от телефона, она колебалась в выборе между несколькими отрезами сатина — цвета зеленого миндаля, шампанского или бирюзы. Она жевала бифштекс, не переставая смотреться в зеркало. В ожидании свидания она расходовала массу крема, жирных румян, косметики, растирая и комбинируя на щеках крем-пудру различных тонов. Она красилась целыми часами с такой же серьезностью, как иные играют в шахматы.
Почти все деньги, которые она зарабатывала, уходили на прически, массаж, губную помаду, затейливые сушилки для волос. Вся ее жизнь протекала между телефоном и ванной комнатой, представлявшей собой склад духов.
В то утро Говарда Хьюза соединили с ней по телефону из «Хьюз тул компани» — огромного завода по производству приборов и оборудования; затем два часа спустя он звонил из авиакомпании «ТВА», где был крупнейшим акционером; и, наконец, все так же занятый делами, он нашептывал ей в трубку из «РКО пикчерс». В конце концов он принял Норму. Тяжело дыша, с опаской, как будто доверял большую тайну, он предложил ей выпить шотландского виски. Затем протянул бумагу:
— Что бы вы сказали о контракте? Возьмите его домой и внимательно изучите. Не торопитесь. Один день дела не решает.
Типовой контракт Говарда Хьюза связывал будущую кинозвезду с мистером Говардом Хьюзом на семьдесят пять лет. Весь этот срок ей причиталось приличное жалованье, но она должна была полностью зависеть от «РКО». Она не могла покинуть Лос-Анджелес иначе как на самолете авиакомпании, которой заправлял Хьюз.
— А если мне понадобится машинка для стрижки газонов, я тоже должна обратиться в магазин «Аппараты Хьюза»? Ваши самолеты мне вообще не потребуются. Для меня край света там, где я могу надеть купальник.
Отныне Норма Джин не отходила от телефона в ожидании звонков Говарда Хьюза. Последний был романтиком, он вечно куда-то спешил. Норма сильнее ощущала его присутствие и обаяние, когда он говорил с ней по телефону, чем когда он оказывался перед ней. Он целовал ее, но только через трубку. В ее обществе он казался смущенным, далеким, занятым. Можно было сказать, что он страстно желал только слышать ее.
Во время одного из подобных пылких общений по телефону Норма Джин почувствовала такое умиротворение, что уснула с трубкой в руке. На следующий день Хьюз признался ей, что добрый час не вешал трубку, прислушиваясь к ее мерному дыханию.
Но вот телефонные звонки голливудского магната стали нервозными. Он звонил под вымышленными именами и из самых невообразимых мест. А еще у него была привычка звонить по ночам. Подобные странности не только не разочаровывали, но наоборот, волновали Норму. Она наслаждалась, держа, в руке телефонную трубку.
— Завтра мы вместе взлетим в небо! — предлагал он.
Она заливалась хрустальным смехом, чудесным смехом ребенка. Взлететь в небо для него было реальностью, а не просто громкими словами.
Он добавлял:
— Эльза Максвелл просила меня, чтобы в доказательство любви к ней, когда она умрет, я развеял ее прах над Адриатическим морем. Она терпеть не может самолеты, но как пилоту доверяет только мне.
Говард Хьюз ежедневно посылал Норме Джин две дюжины чайных роз. Он не умел изливать свои чувства иначе. Говард чувствовал себя с женщинами уверенно только в самолете, поскольку там его руки были заняты делом, отвлекаться от которого было опасно.
Приземлившись, Норма снова не отходила от телефона. Он избегал встречи под одним и тем же предлогом — из-за своих дел. «Я в Нью-Йорке, — вдруг говорил голос с мягкими модуляциями. — Смотрю, как насаживают на вертел жирного цыпленка. Через несколько часов буду с вами...». Потом: «Я в самолете... Подо мной море. Слышу его дыхание. Я думаю о вас!».
Было нелепо и глупо проводить время в бесконечном ожидании телефонного звонка. «Я в «Бауэри». В «Бауэри фоллис». Тут полно худущих женщин, демонстрирующих стриптиз, и стариков, бормочущих куплеты своей молодости».
Норма никогда не уставала от голоса Хьюза, голоса, в котором звучал свист сверхзвуковых самолетов, пыхтенье трансатлантических пароходов, потрескивание биржевых аппаратов. К тому же этот мужчина был смелым, красивым и было в нем что-то ребячливое. Он словно играл в прятки, представляясь под вымышленными именами: «У телефона Смит» (или Джеймс, или Фрэнк); он даже менял голос, чтобы придать пикантность своей выдумке. Она была пленена этим миллиардером, открывшем таких звезд, как Кэтрин Хепберн, Джейн Рассел, который рассказывал об их прелестях, захлебываясь от восторга. «Если я вам не позвоню, значит, я в лаборатории!» — говорил он.
У него была лаборатория, и когда он там работал, то запрещал кому бы то ни было беспокоить его. Наряду со множеством других причуд Говарда Хьюза поражала небрежность, почти бедность его одежды. Когда бы его не встретили, он был всегда в спортивной рубашке и брюках с неотутюженной складкой. И когда он не мог явиться на свидание, ссылаясь на «лабораторные работы», он спешил добавить:
— А вы пригласите подругу. Сходите в какой-нибудь ресторан в Голливуде... Я предупрежу о вашем приходе.
В самом деле, это был сказочный вечер — но без него. Раболепные расшаркивания швейцаров, метрдотелей; богатый выбор блюд, музыка, поклоны — все это сопровождалось магическим паролем: «Мистер Хьюз предупредил нас, мисс».
У него было несколько роскошных особняков, в некоторые из них он так и не нашел времени заглянуть. И вот однажды он позвонил: «Приезжайте-ка с подругой ко мне в Палм Спрингс». Норма Джин подумала, что настал наконец для нее знаменательный день, ведь он приглашал ее к себе, а присутствие подруги казалось ей необходимым, чтобы лишить встречу всякой двусмысленности. Она верила, что на этот раз он сделает ей официальное предложение, и ничего иного не ждала.
В особняке, где играли свет и тени, где простота сочеталась с роскошью, Норма Джин предстала перед Хьюзом. Она была совсем не накрашена — он не терпел косметики, — с волосами, просто заплетенными в косу — так пожелал он.
И как-то сразу, словно желая скрыть свое замешательство, он начал с шутки: «Вы наверняка сделаете карьеру, если только у вас хватит пороху!» Затем после часового плетения словесных кружев и нескольких коктейлей он вдруг смутился. Наконец-то... подумала Норма и от волнения закрыла глаза, но он, невнятно бормоча, объявил ей, что должен срочно улететь: ему предстоит уладить неотложное дело в нескольких сотнях километров от Лос-Анджелеса. Позднее она поняла, что этим делом была для него другая женщина, с пышной грудью и волнующими ножками.
Он сказал ей:
— Останьтесь. Останьтесь хотя бы провести тут уик-энд...
И она осталась с подругой в огромном роскошном доме, но теперь все было иначе — ей оставалось только осмотреть этот окаменевший рай. День за днем она тщетно ждала телефонного звонка.
Наконец несколько недель спустя Хьюз подал признаки жизни, подарив ей брошь с изображением музыканта, играющего на флейте. Эта брошь цветного камня была доставлена из магазина на бульваре Уилшир, неограниченно снабжавшего Хьюза вещицами такого рода.
Флейтист стоимостью пятьсот франков просто-напросто возвещал об окончании игры.
Что касается чайных роз на высоком стебле, то их больше не приносили...
* * *
Мисс Снивли, заведующая агентством «Голубая книга», напыщенная старая дева, поняла, что отчаяние Нормы Джин оборачивается в ее пользу. «Хьюз обещал вам пробные съемки? Мы этим воспользуемся!» Она доверила Норму Джин заботам Элен Эйнсворт, которая, подобно любому другому на ее месте, решила воззвать к фирме, соперничавшей с «РКО», поставив ее в известность о том, что «РКО» проявляет к Норме Джин интерес.