Так Норма Джин была представлена Бену Лайону из «XX век — Фокс». Бен Лайон — звезда немого кино — с появлением звука в кино оказался за экраном. Теперь он зарабатывал деньги, выискивая таланты, и, признаться, делал это неохотно. Норма Джин наконец-то проникла за толстые стены, ограждавшие голливудские киностудии. Миновав бунгало штатных писателей, уголок озера, скалу, что-то вроде пустыни, край лагуны, макет парижской улицы и тому подобное, она в конце концов попала на ту часть территории, где разместилась администрация. Окружив себя фотоснимками и телефонами, Бен Лайон разыгрывал из себя властелина, который тратит на своих подданных драгоценные силы. Он пил маленькими глотками, не пресыщаясь, и любил возглашать: «Что такое успех? Еще один недуг этого мира!» Увидев Норму Джин в сопровождении ее десятипроцентного ментора, он заявил уставшим голосом:
— Раз Хьюз интересуется ею, значит, она будет наша. — Положив пальцы на подбородок, как на арфу, он продолжил, делая вид, что размышляет: — Я хочу снять ее на пробу в цвете. Но мне нужно время, чтобы получить разрешение старика Занука.
— Сколько времени? — спросила мисс Эйнсворт.
— Две-три недели.
— Могу вам предоставить самое большее сорок восемь часов. По истечении этого срока мы пойдем к любезному Говарду.
— Вы ставите меня в затруднительное положение, — сказал Бен Лайон. — Но я согласен... Буду работать без разрешения.
Целые сутки Норма занималась волосами, массировала шею, подкрашивала губы, поворачивала ступню вправо и влево от щиколотки, лежала, подняв ноги к стене, изучала свои кости, мышцы, вздыхала и охала, когда бедра казались ей слишком толстыми или она замечала складку на колене.
Бен Лайон принял Норму Джин и ее десятипроцентную покровительницу с видом заговорщика: «Я иду ради вас на большой, очень большой риск... Если старик разозлится...».
Пресловутые пробы проводятся в кино по неизменному шаблону. Неофиту отводят двенадцать минут, в течение которых он должен додавать реплики профессиональному актеру или актрисе. Именно такой контраст и позволяет выяснить, на что способен претендент.
Но поскольку на этот раз Бен Лайон проводил пробную съемку без ведома босса, он не мог прибегнуть к услугам какой-нибудь актрисы, имеющей контракт у «Фокс», и Норма все двенадцать минут должна была играть одна, не произнося ни единого слова. В присутствии этого обманувшегося в своих мечтах честолюбца, ставшего профессионально безразличным и зевавшего в своем кресле, Норма Джин не только не стушевалась, но наоборот, воспрянула духом и как-то почти лихорадочно оживилась. Ей придало смелости то, что ей, заике, выпала счастливая случайность сниматься в пробе без диалога. Оператор Леон Шамрой, ждавший Норму Джин на съемочной площадке, был ветераном «Фокс». Жизнерадостный весельчак, он умел увлекаться всем, даже ничего не значащими пустяками. Он снимал благоговейно, наслаждаясь спектаклем. Съемка, не получившая санкции Занука, проходила в половине шестого утра. Накануне на этой площадке снимали фильм «Мама выглядит по-другому» с участием Бетти Грейбл, звезды «Фокс». Норму оставили на минутку в артистической уборной, но ей там нечего было делать. Она давно уже была готова и чувствовала себя слишком напряженно. Она чуть не упала, запутавшись своими высокими каблуками в проводах. Она напоминала манекен с плохо прикрученными ногами и руками. Ей разрешили делать все, что она захочет. И она решила всесторонне продемонстрировать собственную персону. Она лишь повторяла те жесты, которые вынуждена была проделывать сотни раз, снимаясь для иллюстрированных журналов; зажгла сигарету, выпустила дым, села на стул, растоптала сигарету каблуком, словно таракана; она изобразила нетерпение, испуг, она улыбнулась и вытянула губы, словно предлагая их для поцелуя. Эти суетливые движения гигантского насекомого под ослепляющим светом юпитеров заполнили в конце концов две бобины.
* * *
В Лос-Анджелес, равнинный и солнечный, перенаселенный и обезличивающий своих обитателей, уже с давних пор устремлялись молодые и старые, десять тысяч каждый месяц, жаждущие солнца, тихой смерти или внезапной славы. Старики наслаждаются прообразом рая и постепенно начинают воображать, что в этом крае солнца они будут жить вечно. Молодые надеются, что кинопленка запечатлеет их улыбку на веки веков.
Сейчас бульдозеры выкорчевывают апельсиновые деревья. Современная индустрия, строя в Калифорнии допотопные ковчеги, успешно соревнуется со сказочным миром кино. Здесь электрические машины мостят дороги, сжатый воздух подрезает виноградные лозы, а помидоры зреют так же быстро, как в мультипликационных фильмах Уолта Диснея. А еще в Калифорнии строят ракеты для полетов к звездам. Но люди здесь все еще жестоко обманываются в своих мечтах.
Джон Гилберт, звезда немого кино, появляется однажды вечером в одном из бальных залов Голливуда. В вихре танца с него слетает парик и попадает под ноги танцующим. Он спешит поднять его. А на утро кончает жизнь самоубийством в своем замке на холме, в сеньории, которую он приобрел, изображая сеньоров на экране. Дебби Рейнолдс, еще недавно блиставшая на экране, обманута и покинута мужем. Она, которую всегда видели только в великолепных вечерних туалетах, появляется перед журналистами, чтобы показать свое материнское горе, в джинсах, с волосами, заплетенными в косы, и булавками, которыми закалывают на груди платье кормящие матери. Она нашла фотогеничный ракурс для показа своего несчастья.
Радостные, восхищенные герои экрана — отчаявшиеся люди в жизни.
Кратчайшая дорога в рай измеряется метрами, отделяющими первые ряды зрительного зала от светящейся полосы экрана. Поэтому улицы, бары, рестораны, магазины кишат девицами и юнцами, живущими одной надеждой на пробные съемки.
Школы танцев и косметические кабинеты, залы, где читают лекции о воле, психике, тайне успеха, всегда переполнены. Девицы, вертящие юбчонками на теннисном корте, та, которая обслуживает вас в кафе, и даже та, которая смеется слишком развязно и громко, — все они рассчитывают в один прекрасный день попасться на глаза «искателя талантов».
Они деланно улыбаются и ждут нередко годами, если не всю жизнь, пробной съемки, уверенные, что это первый шаг к славе.
Может ли потерпевший кораблекрушение, завидя вдали белый парус, представить себе, что он не будет спасен? Точно так же, когда просмотр пробного куска тут же сопровождается заключением контракта — тот же белый парус на горизонте, — потерпевшая кораблекрушение не может сомневаться в том, что лодка, на которую ее подобрали, доставит ее на землю, к людям.
* * *
Контракт, связывающий Норму Джин Доуэрти с «XX веком — Фокс», был подписан в конце августа 1946 года.
— Каким именем подпишете вы свой контракт? — спросил Норму Джин Бен Лайон.
— Своим. Разве оно вам не нравится?
— Не нравится.
— Вам придется с ним смириться.
Сначала она считала, что носит имя отца, затем выяснилось, что это имя матери, теперь оно было ничьим. Она залилась долгим ребяческим смехом.
— Имя не имеет значения, — сказала она. — Ведь у имени нет фигуры.
— Имя говорит о многом, — сказал Бен Лайон, дремавший в кресле-качалке. — В кино требуется легко запоминающееся имя, о котором люди могли бы мечтать. Можно называться Нормой Джин Доуэрти, если продавать в антракте ириски, но это имя не годится для кинозвезды, а вы, я полагаю, хотели бы стать ею. Имя должно ласкать слух и запоминаться. Вы должны принять имя вашего подлинного супруга — толпы! Именно с ней состоится бракосочетание. Благозвучное имя даст лишний маленький шанс. Каждый месяц из сотни тысяч претендентов, стремящихся стать звездами экрана, это едва ли удается двоим. Перечислите мне названия цветов, птиц, хищных зверей — кратких, звучных, тающих во рту...
Бен Лайон, зевая, знаком попросил Норму остаться. Он рассмеялся, вспомнив об одном кинодеятеле, который предложил Элиа Казану переделать свой фамилию на другую, более звучную и мужественную. «Уж лучше бы вас звали Сезанн!» — неожиданно воскликнул он. Казан обратил его внимание на то, что Сезанн — фамилия выдающегося французского художника, пользующегося всемирной известностью. Тот, нимало не смутившись, ответил: «Сделайте только хороший фильм, и ни одна душа об этом типе даже не вспомнит».