— Мэрилин — вот, пожалуй, подходящее имя, — сказал он. — Но фамилия, гм... какая фамилия может понравиться толпе? Только не Бэйкер и ничего в этом роде! Ни булочник, ни мясник, ни возделыватель кукурузы. Почему бы не что-нибудь солидное, всем известное, проверенное? Например, почему бы не фамилия бывшего президента Соединенных Штатов? Фамилия, которая в сочетании с именем Мэрилин зазвучит совершенно по-новому: Мэрилин Монро. Это звучит немного лучше, чем, скажем, Мэрилин Линкольн или Мэрилин Тафт. Что вы об этом думаете, крошка? Вы страдаете без отца и матери. Сегодня я заменю вам их.
Школа порока
Норма Джин Доуэрти, ставшая Мэрилин Монро, заполучив контракт, связывающий ее с «Фокс», чувствовала себя опьяненной счастьем. Но крупные кинокомпании заключали десятки аналогичных контрактов, не придавая им ни малейшего значения. Они ангажировали всех этих мальчиков и девочек, однако это ничего не значило. Коллекционирование «звездочек» — один из элементов фетишизма, свойственного голливудской кинопромышленности. Она действует так же, как колдун, манипулирующий возможно большим числом амулетов в расчете, что какой-нибудь из них вызовет дождь. Но для той, которая мечтает стать кинозвездой, с этим контрактом начинается убийственный процесс обесценивания. Заключившая его кинокомпания ждет, пока «звездочка» померкнет и перестанет представлять какую бы то ни было опасность в том смысле, что никакой другой кинокомпании она уже не будет нужна, а потом от нее избавляются. Она может вернуться на свое жалкое место, стать машинисткой, учительницей или просто домашней хозяйкой; но чаще всего она становится гардеробщицей, косметичкой или даже потаскушкой.
«Теперь застегните туфли» — такое указание услышишь на всех пробных съемках. Мэрилин, питающая надежду стать кинозвездой, по сто раз в день застегивает туфли перед зеркалом. В ожидании роли она постоянно воображает, что находится перед объективом кинокамеры. И этот объектив кажется ей взглядом безжалостного наблюдателя.
«Актрисе под контрактом» регулярно выплачивают некоторую сумму денег, чтобы она не впала в полное отчаяние. Время от времени возникают какие-то обстоятельства, которые дают ей повод думать, то дело идет на лад. Кинокомпания посылает к ней инспектора рекламного отдела с поручением собрать сведения и заполнить анкету, необходимую для рекламы. Она сообщает данные о своем весе, росте и тому подобное, перечисляет любимые кушанья, любимые виды спорта. Такие анкеты заполняют картотеки и почти никогда не извлекаются из них. Рассказ о себе Мэрилин решила превратить в милую розовую сказку. Поскольку она уже представляла себе свой триумф, то решила показать себя несчастным ребенком, пережившим слишком много горя, чтобы триумф этот обрел характер чуда — стал заслуженным вознаграждением за все ее страдания. И вот она засыпала Роя Крафта, явившегося к ней от «Фокс», рассказами о грязной посуде, которую ей приходилось мыть в приюте, о мерзких обязанностях, которые взваливали на нее родители-кормильцы. Она придумала даже историю об изнасиловании ее стариком в одном из пансионов, когда ей было восемь лет. Почему изнасилование? Потому, что хуже этого уже ничего не придумаешь. Но даже такая страшная выдумка в конце концов была не страшнее правды, заключавшейся в том, что она не знала отца, а ее мать была умалишенной и, можно сказать, вовсе не существовала.
Трудно было передать тот ужас, тот иссушающий душу мрак, которые парализовали ее детство. Его, этот ужас, надо было выразить через что-то столь же ужасное, но более доходчивое, точно так же, как большой писатель сознательно искажает реальные события, чтобы придать им большую выразительность. Поэтому ложь Мэрилин была не столько ложь, сколько иносказательной передачей всего пережитого ею в действительности. В конце концов все свое детство Норма была только предметом — удобным в обращении, транспортабельным, сдаваемым в различные семьи, словно в камеры хранения при вокзалах, куда никогда не приходят поезда.
— Понимаете, — сказала она Рою Крафту, — пережитый мною кошмар делает меня безразличной к мужчинам.
И тут, словно в подтверждение своих слов, она обворожительно ему улыбнулась. В обтягивающих брючках, с округлившимися бедрами, Мэрилин положила на одно из них руку — она напоминала живую амфору.
Потом она наклонилась застегнуть туфли.
Сотни грязных тарелок, которые она вынуждена была мыть, изнасилование, потом выдумка про отца, «который обязательно объявится, когда увидит ее на экране», — все это было излито Рою Крафту в порыве откровенности, детской наивности и чистоты.
Рассказывая о себе и изображая высшую степень разочарования, молодая женщина не переставала кокетничать с собеседником, причем довольно грубо, почти вульгарно. Это его озадачивало. Вымыслы Мэрилин, лишенной детства, — ее декольте сводило с ума, казались неопровержимой правдой. Инспектор рекламного отдела «Фокс» прямо терялся, не зная, как ее охарактеризовать, как описать Венеру, показывающую зубки и не знающую, что ей делать дальше.
* * *
Наконец ей поручили крошечную роль, совсем пустячную. Она отделяется от группы статисток и говорит «здравствуйте» — всего лишь «здравствуйте» — видной актрисе Джун Хэйвер. Фильм назывался «Скудда Ху! Скудда Хей!», в нем показывали муки фермера, который никак не может справиться со своими мулами. Но и эта микроскопическая роль выпала при монтаже.
Готовясь к этому пустячку, которому не суждено было увидеть свет, Мэрилин уже была обессилена уроками пантомимы, танца, пения. Обессилена классическими тирадами, с которыми она обращалась к четырем стенам своей комнаты, обессилена, потому что она кружилась на высоких каблуках, потому что каждое утро и каждый вечер по полчаса держала ноги поднятыми у стены...
Прошел год после подписания контракта с «Фокс». Мэрилин была забыта, ее не приглашали сниматься. Она не могла больше мечтать о тридцати тысячах любовных посланий, которые кинозвезда получает каждую неделю. По утрам она не находила в своем почтовом ящике ничего, кроме рекламных проспектов и требований оплатить счета. Проспекты рекламировали средства преуспевания, ту или иную марку автомобиля, препарат для похудения, адрес косметического кабинета, учебник по психиатрии.
* * *
Покровительница Мэрилин (на условиях 10%) возобновила свои хлопоты о контракте, на сей раз с другой кинокомпанией. Ей это удалось с помощью искателя талантов Макса Арнова, который устроил ее протеже пробную съемку на «Коламбии». Контракт сроком на полгода, заключенный до 8 марта 1948 года, гарантировал мисс Монро сто двадцать пять долларов в неделю. В ожидании подходящей роли Мэрилин должна была заниматься со студийным репетитором Наташей Лайтес.
Наташа Лайтес жила на территории «Коламбии», в комнате, где царил нарочитый беспорядок, валялись книги, а на стене висел большой фотопортрет Макса Рейнгардта. Худая, некрасивая, она отыгрывалась за свою не удавшуюся ни в театре, ни в кино карьеру, унижая начинающих киноактрис, с которыми ей предстояло работать. Вместе с мужем, писателем левого направления Бруно Франком, она нашла прибежище в Голливуде, когда в Германии к власти пришли нацисты. Ее мечтой было стать великой актрисой в труппе режиссера Макса Рейнгардта. Свой провал она приписала политическим обстоятельствам, а не внешним данным или бездарности. С той поры у нее осталась ярко выраженная мания величия.
Наташа Лайтес прививала красивым девушкам комплекс неполноценности с единственной целью убедить, что их «прелести» вовсе не преимущество, а признак виновности перед ней, тощей и нескладной Наташей.
Она действовала в два приема: сначала смешивала дебютантку с грязью так, что та заливалась слезами, а потом, приняв маску великодушия, изображала покровительницу.