— А вы встречались с ним?
— Доводилось… Мне, браток, многое доводилось. Про Верхталачинское восстание слышал? Вот там–то и началось мое партизанское крещение. Было у меня сто двадцать штыков, осталось меньше половины. Две недели бились, поддержки ждали… А что потом было, всего и не упомнишь.
— Не садитесь напротив окна, — тихо произнес Дмитрий, и эти слова вновь вернули их к напряженной обстановке ожидания.
Ленков запаздывал. Цупко несколько раз появлялся в горнице, успокаивал:
— Придет, придет… У него манера такая — попозже! Вы не стесняйтесь — выпивайте, закусывайте. А я пойду, надо дежурить…
Бурдинский перестал стесняться. Как только Цупко вышел, он вновь потянулся к бутыли с самогоном, но новый знакомый положил руку на его стакан и мягко сказал:
— Может, хватит пока! Других гостей подождем.
Скажи он это по–другому, Бурдинский наверняка вспылил бы. А тут как не послушаешься: не просто просит парень — умоляет взглядом.
— Что ж, так и будем молчком сидеть? — Бурдинский встал и принялся расхаживать по комнате.
— Почему молчком? Расскажите что–нибудь… Я люблю рассказы слушать.
— Рассказы слушать? — насмешливо переспросил Бурдинский. — Что–то, парень, не очень ты похож на партизана. Говори прямо, я не обижусь — соврал небось про Погадаева?
— Нет, не соврал, — тихо ответил парень. — Вас я знаю и врать мне незачем.
— Хм… Это, пожалуй, верно… Ну, а сейчас, как? Боишься, поди?
— Чего мне бояться?
— Встречи с гостем, — Бурдинский остановился напротив и в упор посмотрел на товарища. — Он ведь чикаться не станет…
Парень выдержал взгляд и медленно, с улыбкой произнес, покосившись на дверь:
— Другого боюсь… Не напрасно ли ждем?
— А я что говорю?! — напряженно рассмеялся Бурдинский. — Самогон–то и прокиснуть может! Зови–ка хозяина, да пора и за дело приниматься.
— Нет, надо ждать…
Ленков появился около полуночи, когда Цупко уже начал терять надежду и лихорадочно обдумывать — не лучше ли и ему скрыться. Он не был уверен, что ему удастся уйти незамеченным. Усадьба, конечно, со всех сторон обложена милицией и «гепеошниками». Но коль Ленков не явится, оставаться здесь и заканчивать опасную игру не имело для Цупко никакого смысла. Пожалуй, впервые за всю долгую, полную риска жизнь опытный громила и каторжник ощутил свое бессилие и нарастающий в глубине души страх. Как наивно и глупо он просчитался? Неужели все кончено, неужели пришла предательская старость?
До боли закусив губу и держа наготове в кармане револьвер, Филипп Цупко стоял под поветью, медленно озирался и все еще чего–то ждал. Время шло. Вместо с ним уходили последние надежды. Еще немного, и у Бурдинского, конечно, лопнет терпение. Он выйдет, и тогда станет поздно. Надо решаться.
Цупко осторожно выдвинулся из–под повети к задворью и совершенно неожиданно в нескольких шагах от себя сначала почувствовал, а потом разглядел Ленкова. Костя неподвижно стоял, прислонившись спиной к стене сарая. Это было так неожиданно, что Цупко растерялся и не сразу совладал с охватившей его радостью.
— Ну что же ты, Костя? — забормотал он, приближаясь. — Нельзя же так… Что–нибудь случилось?
Ленков был заметно выпившим. От него на расстоянии разило спиртным.
— Пошли скорей! — тронул его за рукав Цупко.
— Погоди… Почему так тихо? Здесь же был пес?
— Запер, чтоб не мешал… В чулан запер.
— Гошка там?
— Там, там… Давно тебя ждет. Пошли!
Минуту–другую оба стояли, сдерживая дыхание и как бы прислушиваясь друг к другу.
— Нехорошо мне, — вдруг тяжело вздохнул Костя. — На душе что–то нехорошо. Муторно.
— Выпил лишку, — успокоил его Цупко. — Пройдет.
— Весь день нехорошо. Даже водка в горло не лезет… Ты ступай! Я приду! Отдышусь и приду! Ступай, говорю!
Возбужденный, сияющий Цупко вернулся в горницу и после небольшой паузы произнес сдавленным полушепотом:
— Пришел!
От его внимания не ускользнуло, что квартирант при этом заметно напрягся и побледнел. Раскрасневшийся от самогона Бурдинский с шумом поднялся из–за стола:
— Где он? Зови его сюда! Чего он волынку тянет?
— Придет, придет, не волнуйтесь! — пытался задержать его Цупко, но Бурдинский, не обращая на него внимания, широкими шагами приблизился к двери, пнул ее ногой и остановился. В прямоугольнике слабого света, выбившегося из распахнутой двери, неподвижно стоял Ленков. В чулане, с нарастающим озлоблением, рычал пес, готовый вот–вот перейти на голос.
Бурдинский сделал вид, как будто и ожидал увидеть за дверью Ленкова.
— Входи, чего стоишь? — сердитым тоном сказал он. — Ты что это, парень, ждать себя заставляешь? Зазнался, что ли? А ну–ка входи, водка зря прокисает.