…Вот почему Анохин нисколько не удивился поручению главкома, охотно согласился его выполнять и поблагодарил за доверие.
— Отлично! — ответил по телефону Блюхер. — Я скажу, чтоб тебе выделили в помощники сотрудника для поручений.
Этим сотрудником оказался Станислав Козер. Живой и расторопный, он отлично провел всю подготовку к принятию присяги у бойцов 104‑й бригады. Каждое поручение Анохина выполнял весело, как бы в шутку, но, когда наступил торжественный час, все было готово и все предусмотрено.
Четкими строгими прямоугольниками выстроились вокруг украшенной трибуны войска. В центре, под охраной рабочего, крестьянина и молодого бойца, новенькое, отливающее шелком Красное знамя, которое предстоит вручить бригаде.
Под звуки встречного марша Анохин поднимается на трибуну, принимает рапорт командира бригады, здоровается с бойцами. Из двух тысяч глоток с глухим рокотом несется и долго не затихает:
— Здра–а–а!
Тысячи глаз устремлены в одну точку, тысячи серо–зеленых шлемов нацелены остриями в голубое небо и тысячи солнечных зайчиков весело поблескивают на кончиках штыков.
Анохин начинает речь. Он говорит о революции, о пятилетней изнурительной войне, о великих жертвах, принесенных трудовым народом во имя освобождения, о разгорающейся по всему небосводу заре победы и о последней туче, которая закрыла горизонт со стороны Приморья. Не забывает он и родной Карелии, где три месяца назад блестящей операцией с участием лыжников Интернациональной школы покончено с притязаниями белофинских интервентов.
— Вам, воины Народно–Революционной Армии, суждено возвестить последними выстрелами окончательную победу революции. На вас с ожиданием и надеждой смотрит не только Дальневосточная республика, но и вся Советская Россия. Сегодня вам предстоит принять торжественную присягу на верность своей Дальневосточной и Российской Советской республике, которая является первой в мире социалистической страной трудящегося народа. По поручению Дальбюро ЦК РКП(б), правительства ДВР и Военного Совета Народно–Революционной Армии оглашаю формулу торжественного обещания и прошу повторять за мной!
Текст присяги Анохин, как и каждый боец, знает наизусть, однако он разворачивает папку и медленно с перерывами читает:
— Я, сын трудового народа… гражданин Дальневосточной республики… сим торжественным обещанием… принимаю на себя… почетное звание воина… Народно–Революционной Армии и защитника интересов трудящихся…
Раскатистый, невнятный хор с каждой паузой становится все стройнее и громче. Словно тысячекратное эхо отражает, усиливает и вновь возвращает к трибуне слова. И уже трудно читать. Хочется не рвать фразы на ровные, короткие куски, а произносить их так, чтоб у каждого комок подкатился к горлу.
Потом — вручение знамени, торжественный марш, праздничный обед и, наконец, нехитрое армейское веселье — с песнями, с плясками, с борьбой и состязаниями в ловкости.
На обратном пути в город Козер завел разговор об охоте. Он сказал, что гуси и утки уже прилетели, а места для охоты здесь такие, что лучше и не найдешь. К северу от Читы, за хребтом тянется целая цепь озер. Если бы выкроить от службы денька три–четыре — на всю жизнь воспоминание.
Нет, он не уговаривал, а скорее сожалел о невозможности и для себя и для Анохина осуществить эту затею.
К несчастью, уговаривать Анохина и не надо было. Слушая Козера, он мысленно прикидывал — не удастся ли ему все–таки освободиться дней на пяток. Особенно срочного в Дальбюро на эти дни ничего не предвидится…
Через два дня Козер появился в кабинете Анохина вместе с управделами Дальневосточной партийной контрольной комиссии Дмитрием Ивановичем Крыловым.
— Все налажено! Птицы на озерах, я узнал — тьма! Два ружья есть, третье достанем… Лошадь у кого–либо попросим… Ну, хотя бы, у милиции. Кони у них добрые.
2
Выехали в пятницу поздним вечером. Заночевали на Чита‑I у бывалого охотника Мациевского, давнего знакомого Козера, где набили полтораста патронов, проверили и подогнали снаряжение. Кроме ружей, взяли с собой два карабина и пистолеты. У Анохина — маузер, с которым он не расставался уже четыре года, у Крылова и Козера — по браунингу.
Затемно на двух лошадях в разнопряжку отправились дальше. На передней подводе ехали втроем: Мациевский на собственной повозке держался сзади.
Еще накануне твердо условились не вести никаких разговоров на политические темы. Главной причиной было не опасение каких–либо дорожных эксцессов, а скорее желание выключиться на эти дни из привычного служебного круга и побыть просто охотниками.