«Эта кровавая участь, эта доля явиться жертвою, эта необходимость восприять мученический венец выпала на дорогого для нас Владыку Ермогена, – говорил протоиерей Владимир Хлынов на отпевании убиенного епископа Тобольского Ермогена 15/28 июля 1918 г. – К нему в полной мере приложимы слова пророка: «Он дал душу свою в избавление за многих»… Он принес себя в непорочную, чистую жертву…».
Обращаясь к пастве, епископ Томский Анатолий пояснял (июль 1918):
«В Ветхом Завете Господь установил жертвы. В жертву умилостивления за грехи человеческие приносились непорочные животные. Кровь этих животных, вместо крови человеческой, являлась очистительным приношением. Господь наш Иисус Христос пролил Свою собственную кровь за грехи всего мира и, приняв крестное страдание и смерть, явился искупительною жертвою за грехи всего мира.
…Никогда зло и грех, которые есть беззаконие, не поднимали так высоко головы своей, как в наши дни. Удивительно ли, что потребовались агнцы искупления и кровавые жертвы и из нашей среды. Эти жертвы являются искупительными за всех нас и победой над тем злом и грехами, которые царят в среде нашей… Мы все должники перед ними».
Глубоко символичным было убийство 3/16 июля 1918 г. бывшего русского царя Николая II, членов его семьи и верных слуг. Сердца многих людей, даже далеких от любви к монархии и последнему государю, были глубоко потрясены вестью об этих царственных жертвах братоубийственной вражды.
Патриарх Тихон, презрев смертельную опасность, которой подвергал себя лично, отложив в сторону все слишком «земные» соображения о пользе Церкви, исполнил свой нравственный долг и открыто осудил это бессмысленное и жестокое злодеяние.
«Наша христианская совесть, руководствуясь словом Божиим, не может согласиться с этим, – сказал он во время проповеди в одном из московских храмов. – Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его. Не будем здесь оценивать и судить дела бывшего государя: беспристрастный суд над ним принадлежит истории, а он теперь предстоит перед нелицеприятным судом Божиим, но мы знаем, что он, отрекаясь от престола, делал это, имея в виду благо России и из любви к ней. Он мог бы, после отречения, найти себе безопасность и сравнительно спокойную жизнь за границей, но не сделал этого, желая страдать вместе с Россией. Он ничего не предпринял для улучшения своего положения, безропотно покорился судьбе…»
Тот «суд истории», о котором говорил патриарх Тихон, свершается на наших глазах. При всей противоположности оценок, личность Николая II все более вырастает в своем историческом значении. Не можем и мы, вникая в трагедию Русской церкви, не высказать свое суждение о нем.
Биография последнего русского государя содержит много «странных», на первый взгляд, поступков: попытка отказа от престола перед смертью отца; необычайное усердие в канонизации святых; предложение ко всем государствам мира об ограничении вооружений; идея принять монашество и выдвинуть свою кандидатуру в патриархи; передача крестьянам удельных кабинетных земель; введение «сухого закона» во время войны; посылка чудотворных икон в районы боевых действий; даже неудачная попытка обрести старческое духовное руководство – все эти, порой кажущиеся «неразумными» действия, выявляют определенную духовную направленность его жизни, в конце которой его ждал венец мученика, жертвы за Россию.
Судьба и личность Николая II отмечены печатью высокого трагизма. Его главное сердечное устремление – воссоединиться с русским народом, перебросить мост через ту пропасть, которую Петр I выкопал между царем и Россией. Ради этого Николай II не побоялся пойти на разрыв с «царской дружиной» – с дворянством – и обратился к Церкви в надежде, что она поможет ему стать народным царем. Это было покаяние самодержавия перед народом – за грехи Петра и его наследников. По существу, это была попытка создать государственный строй нового типа, коренящийся в глубокой традиции и в то же время отвечающий требованиям исторического возраста русского народа. Создать новую, народную монархию Николай II так и не успел, но своей главной цели – воссоединения с Русью – он все же достиг, если не в жизни, то в смерти: он пролил кровь за нее и вместе с ней.
Революция, «перепахавшая» до основания все пласты народного бытия, поневоле вскрыла самые глубокие корни той духовности, которую веками насаждала и взращивала в русском народе православная церковь. И прежде всего выявилось, что сама Церковь оказалась в своем ядре действительно «Святой церковью», «новым народом», Христовым человечеством, разделившим жертвенную судьбу своего основателя и главы. Но Церковь существует не сама по себе, она существует в народе, или в «народах» (Откр., 21: 24). Если есть народ как некое единое целое, то можно сказать, что у этого народа есть и единая душа – в каком бы смысле это ни понималось, реальном или метафорическом. Народная душа не свята, она грешна, как и душа отдельного человека, она лишь может стремиться стать святой, она нуждается в просветлении, покаянии и спасении. В годы тяжких искушений лучшее, что было в русском народе, проявилось вместе с худшим; но духовная сердцевина народа, сама святая Русь, пронизанная фаворским светом Божьего храма, не отреклась и не отпала от Христа и Его Церкви.