— Значит, ты плохо помнишь то дело. Оно заложило основу правовой нормы, которая здесь бьет прямо в яблочко. Лорд-канцлер[23] объяснил это со всей очевидностью.
Барбер, который слушал замечания жены с явным уважением, позволил себе сухо усмехнуться.
— Полагаю, это тебе твой брат вчера подсказал, — бросил он.
Хильда вспыхнула.
— Разумеется, нет! — воскликнула она. — Майкл не знаток в прецедентном праве, хотя мозги у него работают отлично. Он слишком занят составлением завещаний для старых дам и поиском способов уклонения от подходного налога для своих клиентов. Просто я попросила у него разрешения пробежаться по его библиотеке, когда была у него в конторе. Я знала, что существует нужный прецедент, и дело было лишь в том, чтобы отыскать его.
— Я весьма признателен тебе, Хильда, — сказал судья. — Непременно освежу в памяти это дело по возвращении в Лондон и посмотрю, есть ли в нем то, о чем ты толкуешь.
— Незачем беспокоиться. У Фрэнка оно с собой. Сегодня утром я видела «Сборник судебных решений», который лежал у него на столе. Он не станет цитировать то дело, если ты его к тому не вынудишь, поскольку это явно не в его интересах. Но оно у него есть.
— Негоже адвокату, зная, что существует прецедент, имеющий отношение к рассматриваемому делу, не представить его суду независимо от того, в чьих он интересах, — напыщенно произнес судья.
— Да ладно, я просто хотела сказать, что не стала бы этого делать на его месте, — беззаботно ответила Хильда.
После этого разговор стал сугубо профессиональным и оставался таковым до конца обеда.
После обеда произошел любопытный маленький инцидент, на первый взгляд незначительный, но имевший важные последствия. Судья был большим сластеной. После каждой еды он неизменно баловал себя тремя-четырьмя шоколадными конфетами или карамельками, смакуя их с мальчишеским восторгом, и регулярная поставка этих сластей являлась неотъемлемой статьей расходов в хозяйстве резиденции. На сей раз по завершении обеда Сэвидж подал на стол неначатую коробку шоколадных конфет знаменитой лондонской фирмы.
У судьи загорелись глаза.
— «Бешамель»! — воскликнул он. — Какой приятный сюрприз! Откуда это, Сэвидж?
— Прислали с утренней почтой, милорд.
— Вот как? Хильда, догадываюсь, что твой вчерашний визит в Лондон был связан не только с юридическими изысканиями. Очень мило с твоей стороны, дорогая.
— Я их не заказывала, — удивленно ответила леди Барбер. — Я к Уэст-Энду и не приближалась. Должно быть, их прислали по ошибке.
— Тогда ошибку совершил кто-то весьма осведомленный. Это именно те конфеты, которые я всегда покупаю к Рождеству, — с лимонной начинкой; ты от них всегда расточительно откусываешь, а я люблю медленно сосать. Вы должны их попробовать, маршал.
— Не сейчас, — строго вмешалась Хильда. — Раз уж кто-то послал нам такой деликатес, как коробка шоколадных конфет «Бешамель», мы должны сберечь ее до вечера. Такая коробка любому ужину придаст изысканный шарм, а, видит Бог, стряпня миссис Скуэр в этом нуждается.
— Не понимаю, что ты имеешь против кухни миссис Скуэр, — примирительно сказал судья, — но в любом случае, если мы сейчас съедим одну или две, на ужин останется достаточно.
— Ни в коем случае, — твердо сказала Хильда. — Ничто не выглядит более жалким, чем поданная на стол початая коробка конфет. А если поставить полную коробку, гости почувствуют, что ты действительно не поскупился и не пожалел усилий для них, и в этом — половина секрета успешного приема.
Дерек осмелился пошутить:
— Даже если усилия приложены не вами, леди Барбер?
Хильда одарила его ослепительной улыбкой. Ей понравилось, что молодой человек рискнул потягаться с ней в остроумии.
— Особенно если усилия приложены не вами, — подчеркнула она. — Результат — единственное, что имеет значение. Но в данном случае немалые усилия потребовались и от меня — чтобы склонить мужа к воздержанию. Уильям, закрой коробку крышкой и завяжи ленточку. А вместо «Бешамель» съешь пока одну из этих карамелек.
Судья послушно повиновался, и вскоре после этого все вернулись в суд.
Дневные слушания Дерек нашел гораздо менее скучными, чем утренние, хотя ничто не могло превратить неинтересный предмет в интересный. Петтигрю обладал врожденным даром так строить свою речь, что каждый его аргумент звучал увлекательно, и даже умудрялся вкрапить иронию в, казалось бы, совсем не располагающий к тому предмет. Барбер, какие бы ни были у него недостатки, имел большое, пусть и «от противного», достоинство: он не был разговорчивым судьей. Почти три четверти часа он сидел молча и терпеливо, не прерывая, слушал, как Петтигрю развивает тему, только изредка делал пометки в лежавшей перед ним большой книге. Ни малейшего свидетельства того, что он оценил остроты Петтигрю, не отразилось на его лице, однако вполне вероятно, что их он тоже записывал в свой гроссбух.