Хильда правильно рассчитала время. В газете она увидела объявление о концерте, который должен был состояться в тот день в Национальной галерее; она не сомневалась, что Салли Парсонс непременно будет на нем присутствовать, а изучение железнодорожного расписания убедило ее в том, что к моменту ее приезда та будет на пути в Лондон. Оставив машину у ворот дома Сибалда-Смита (который оказался огромным концертным холлом с примыкающим к нему крохотным коттеджем), она смело вошла во двор. Служанка, открывшая дверь, совершенно очевидно, получила указание никаких посетителей не принимать, но, лишь взглянув на решительное выражение лица Хильды, благоразумно сдалась и, поспешно распахнув дверь музыкального зала и невнятно пробормотав: «Леди Паркер, сэр!» — улизнула в кухню.
Себастьян Сибалд-Смит возлежал на тахте в центре огромной пустой комнаты. Его левая рука была подвязана, правой он листал страницы какой-то партитуры. Когда Хильда вошла, он поднял голову и посмотрел на нее своими волнующими янтарно-карими глазами.
— Привет, Хильда! — сказал он без малейшего удивления или замешательства в голосе. — А я тут просматривал новую сюиту Катценберга. Ты о ней слышала?
— Нет, — ответила Хильда. Она вспомнила, каким рассеянным становился Себастьян, когда занимался чем-нибудь, что его интересовало, и поняла, что в данный момент он совершенно не осознает необычности и неожиданности ее появления. — Нет, — повторила она. — Тебе она нравится?
— М-м-м… Еще точно не знаю. Но уверен, что Большой Британской Публике она не понравится. Меня попросили продирижировать ею в Бристоле в январе, если я смогу по состоянию здоровья.
«Вот возможность уменьшения суммы взыскиваемых убытков!» — промелькнуло в голове Хильды. Вслух она сказала:
— Это же прекрасно, Себастьян! Для тебя это новая страница в карьере, не так ли? Уверена, в качестве дирижера ты будешь иметь оглушительный успех.
— Не сомневаюсь, что мог бы, если бы хоть что-нибудь знал об оркестрах, но я не знаю. Могу лишь предположить, что в Би-би-си вспомнили обо мне, поскольку я играл в фортепьянном квинтете Катценберга, когда он впервые здесь выступал. Тем не менее надо же чем-то заниматься.
— Конечно, конечно, — заворковала Хильда и исполненным мучительного сострадания голосом добавила: — Себастьян, ты представить себе не можешь, какое горестное впечатление произвел на меня этот ужасный инцидент!
— Проклятие, проклятие, проклятие! — воскликнул Сибалд-Смит с неожиданной ожесточенностью, при каждом слове с силой впечатывая кулак в открытую партитуру. — Господи! Когда я думаю, что этот подонок сотворил со мной… О, прости, Хильда! Я совсем забыл… Ты ведь… Я…
— Продолжай! — трагическим голосом сказала Хильда. — Ты не обязан смягчать выражения, разговаривая со мной. Мы это заслужили. Если бы слова могли помочь… — Она запустила механизм, популярно называемый заламыванием рук. Руки у нее были красивые, прекрасной формы, с длинными пальцами, и эффект получился весьма привлекательным.
Наступила тишина. Сибалд-Смит сел и внимательно посмотрел на нее.
— Учитывая случившееся, очень любезно с твоей стороны навестить меня, — сказал он наконец в некотором замешательстве.
— Это самое малое, что я могла сделать.
Янтарные глаза сузились.
— Но я не совсем понимаю, зачем ты приехала. — Его голос звучал теперь заметно тверже.
— Зачем? Но, Себастьян, я должна была приехать. С тех самых пор как узнала об этом чудовищном происшествии, я не перестаю думать о тебе, о том, как ты лежишь здесь, надрывая себе душу…
— Так не пойдет, Хильда! Давай не будем ходить вокруг да около. Ты приехала сюда с определенной целью, так не лучше ли сразу сказать с какой?
Хильда уронила руки и подняла голову.
— Ты совершенно прав, — спокойным голосом сказала она. — С моей стороны было глупо притворяться перед тобой. Да, я приехала с определенной целью. Не догадываешься, с какой?
— Если это насчет того, чтобы я спустил все твоему мужу, то приезжать не стоило.