А сейчас они в умилении от всего ими увиденного и всего с ними произошедшего… прочувствовав всю глубину момента, прослезились. И им отчего-то стало хорошо… Да так хорошо, что они позабыв обо всём на свете побросали свои пики и бросились в объятия к друг другу. И вот уже их губы слились в страстном поцелуе. А потом, памятуя о том, что ничто на земле не вечно, а бытие на ней скоротечно и надо ловить каждый миг счастья, а также помня о супружеском долге они, под шум волн, забыв… забыв даже, как их звать, предались любви. Что несомненно же сделало их семейные узы ещё более крепкими. А в это самое время русалки, из-за прибрежных камней наблюдавшие за ними, весело подбадривали их своими весёлыми и нецензурными словами. Которые до них долетали в виде крика голодных чаек… и до которых им сейчас не было никакого дела.
Эпилог V
Эсмеральда так и не смогла смириться с той обидой, которую ей нанесли её сыновья, в ту роковую ночь. По дороге в своё жилище, в свой сарай, она почувствовала, как что-то тяжко заскрипело в её груди. Вдруг сильно заломило под левой лопаткой и эта боль стала переходить в левую руку. Силы её вдруг оставили. Ей стало тяжело дышать и она еле-еле добралась до своего ложа. У неё случился инфаркт, её сердце треснуло. Легла, но ещё долго не могла уснуть. Эмоции от недавно пережитого всё никак не оставляли её. И она всё перебирала и перебирала в своей голове, в мельчайших подробностях, все события, произошедшие с ней за последние два часа.
Утро она встретила вся разбитая и ещё больше постаревшая за ночь. С трудом поднялась со своего ложа, отдышалась, немного пришла в себя и… решила сегодня не ходить работать на площадь, а поправить своё здоровье, подлечиться, в ближайшем кабаке. Пять монет ей дал тот юноша. «Ах, как всё-таки от него хорошо пахло»,– подумалось старой цыганке. Ещё шесть монет ей дали сыновья. Так что подлечиться у неё было на что. Вечером ей из кабака помогли добраться до сарая её соседи по жилищу, уложили её на что-то напоминающее кровать.
Она лежала и всхлипывая плакала. Потом к ней подошла женщина, которую все в таборе звали мать Тереза и поднесла ей воды. Этим милосердным поступком, этой великой женщины, Эсмеральда была тронута до «глубины души». И тут… из трещины на её сердце вышла совместная с её сыновьями тайна. Она тут же превратилась в обиду на своих, пусть давно уже взрослых, но всё-таки для матери – детей. Детей, которые так несправедливо, подло с ней поступили. И дальше, по горлу, обида добралась до её глотки, а там через губы и явилась на свет божий. Эсмеральда, рыдая, поведала всю случившуюся с ней, накануне, историю этой женщине. Историю о том, как подло, коварно, несправедливо, безнравственно, жестоко, цинично, абсолютно негуманно, не по совести с ней поступили эти ублюдки. После чего ей стало как-то полегче… как-то получше. Как будто ей помогли выдавить гной из гниющей на её теле раны. После чего всегда наступает облегчение, а потом и выздоровление…
Ночь для Эсмеральды прошла в штатном режиме. Возлияния в кабаке и излияние души матери Терезе сделали своё дело. Она глубоко заснула, да так глубоко, что даже снов никаких не видела. На утро она почувствовала себя немного получше и решила выйти сегодня на работу. Она решила, что прогулка до места работы разгонит застоявшуюся кровь по её телу. Да и свежий воздух ей тоже пойдёт на пользу. И ещё она прекрасно знала, что дармоедов в таборе не любят. Каждый член их сообщества должен был кормить себя сам до тех пор, пока его ноги таскают. Да ещё и отдавать долю в фонд табора, на его нужды. Конечно в таборе были и неработающие старики и старухи, но их содержали дети. А на заботу о себе со стороны своих непутёвых детей она рассчитывать не могла. Она понимала, видела, что её сыновья не особенно стремятся проявлять заботу о своей старой матери. К тому же жизнь закалила Эсмеральду, и ей даже как-то неловко было бы просить у кого-то помощи, а тем более стать для кого-то обузой. Насчёт жизни, вообще, а тем более её дальнейшей жизни у неё не было никаких иллюзий: «На, какое-то, время здоровья ещё хватит, а там будь что будет», – подумалось ей.