Далее, после водружения на эшафот плахи, был зачитан смертный приговор братьям за подписью короля Дании Отелло Первого. Потом палач, под весёлый свист, гиканье и улюлюканье толпы, коими она подбадривала приговорённых к смерти, приступил к своей работе. Честно говоря, хоть он и любил свою работу, работать ему сегодня ну ни как не хотелось: он был с бодуна. Вчера у него в доме была вечеринка. Его сына призвали в армию и он, по старинному Датскому обычаю, устроил сыну проводы. На сегодня он хотел взять отгул и попросить мэра города перенести казнь, хотя бы на завтра. Но народ, прознав про это дело, взволновался! Он был очень не доволен тем, что его могли оставить без бесплатного представления. И власти, побоявшись того, что народ может выйти на майдан, уговорили палача выйти сегодня на работу, несмотря на его плачевное состояние. Пообещав ему заплатить в этот раз двойной тариф.
Палач, из-за проблем со здоровьем, с трудом справлялся со своей работой: еле-еле орудовал своим огромным топором. Поэтому он никак, с первого раза, не мог попасть по шее первого приговорённого. И только наносил несильные удары своим топором куда придётся: то по плечу, то между лопаток, то по затылку бедняги цыгана. От боли, которую ему доставлял палач, обречённый на смерть ревел благим матом на всю площадь. Проклиная палача, родителей палача, его жену и детей. Короля, родителей короля, его жену и детей, а также и свою мать, которая родила его на свет. Это доставляло огромное удовольствие толпе, которая особенно бурными овациями награждала цыгана, когда он вдоль и поперёк проходился по королю. Наконец с четвёртого раза, кое-как, из последних сил, палач снёс таки голову первому приговорённому. За что толпа, взревев в экстазе, наградила его бурными аплодисментами. Такого шоу тамошний люд ещё не видывал!
А вот со вторым приговорённым получилось ещё «прикольнее». Так, по крайней мере, считали те люди, которым посчастливилось присутствовать на той казни. Видя великие страдания своего брата, второй приговорённый испытал огромнейший шок, отчего потерял сознание и рухнул на пол эшафота. У него случился инсульт. Видя всё это, что произошла непредвиденная заминка, народ вначале было заволновался, что шоу так неожиданно, на самом интересном месте, вдруг, прервалось. Но датчане народ смекалистый! Тут же в толпе нашлись желающие помочь палачу подтащить приговорённого к плахе. И вот, наконец, голова второго брата тоже легла на плаху.
И опять всё не слава богу!!! Палач к этому времени так выбился из сил что не мог более исполнять свои обязанности, работать своим тяжеленным топором. Но тут вопрос, к великой радости толпы, решился сам собой. В толпе находился городской бродяга, урод и дебил, и к тому же здоровенный детина, по имени Квазимодо. Ему-то народ, с разрешения мэра, потому что мэр очень боялся майданов, и благословения епископа, потому что епископ просто ненавидел майданы, и вручил топор палача, после чего палач жестами объяснили ему, что тому надо сделать. Тот так и сделал… совсем не понимая того, что же он сотворил. Так что совесть Квазимодо в связи с его психическим состоянием осталась чистой, и никакого греха он на свою душу не взял.
И ещё в этой сцене было что-то мистическое. Квазимодо был первым ребёнком Эсмеральды, которого она родила, зачав его при очень странных обстоятельствах. В те времена, когда это случилось, она была ещё совсем юной девушкой, семнадцати лет от роду, которая смотрела на мир широко раскрытыми глазами и с шибко раскатанной губой. В то время, когда с нею случилась эта беда, они всем табором делали чёс по Франции. И вот в один из летних дней, когда они остановились на привал в каком-то местечке, она одна отправилась в оливковый сад, что был недалеко от того места, где они разбили свои шатры, чтобы справить нужду и заодно полакомиться маслинами. Бродя по саду, ища укромное местечко, она не сразу обратила внимание на хруст веточек за своей спиной, а когда обратила и обернулась… то не успела и опомниться, как огромное обезьяноподобное существо, которое было всё, включая и его морду, в коричневой шерсти, схватило её в охапку и сжало в своих стальных объятиях. От этого объятия, и вообще от всей этой невероятно чудовищной ситуации, Эсмеральда тут же оправилась и потеряла сознание. Очнулась она уже тогда, когда на небе ярко горели французские звёзды и мягко светила такая же французская луна. Эсмеральда сразу всё поняла, что с нею произошло… Но решила об этом в таборе никому не говорить. И даже своей матери, а тем более своему мужу.