— Эти американки изумительны, — прошептал Корансез Отфейлю. — Восемнадцать месяцев тому назад эта особа еще и не думала прикасаться к кисти, но потом принялась за работу и сфабриковала из себя художницу. Таким же образом она сфабрикует из себя ученую, если выйдет замуж за Вердье. У них всякий талант сводится к выучке, как у дантиста, который вставляет тебе зубы из золота… Она заметила нас…
— Мой дядя теперь занят, — сказала акварелистка, обменявшись с гостями крепким рукопожатием. — Я полагаю, что ему надо было бы назвать яхту: «Моя контора»… Ведь это слово есть в вашем языке?.. Только что приехав в гавань, он устраивает телефон между яхтой и телеграфом, и начинает работать кабель на Нью-Йорк, Чикаго, Фриско, Марионвилль!.. Мы пойдем поздороваться с ним, а потом я покажу вам яхту. Она довольно красива, но уже устарела: ей, по меньшей мере, шесть лет. Мистер Марш заказал в Глазго другую, которая совсем забьет и эту яхту, и много других. Она будет вместимостью в четыре тысячи тонн, а «Дженни» имеет только тысячу восемьсот!.. Но вот и мой дядя!
Молодые люди, вслед за мисс Флуренс, прошли через палубу судна. Пол был безукоризненно чист, бронзовые приборы блестели, красовалась мебель темного дерева, обитая свежим материалом, повсюду попадались драгоценные восточные ковры; и паркет, и бронза, и кресла, и ковры с честью могли бы украшать любую из вилл, разбросанных по здешнему побережью, а не то что яхту, испытавшую валы Атлантического и Великого океанов. Зато зал, куда молодая девушка ввела гостей, представлял зрелище, которое легко можно было бы встретить и Марионвилле на пятнадцатом этаже любого из колоссальных зданий, вытянувшихся вдоль улиц неуклюжими громадами из камня и железа и набитых деловым людом.
За тремя конторками сидели три секретаря. Один из них снимал копии с писем, бойко бегая ловкими пальцами по клавишам пишущей машинки, другой передавал депешу по телефону, третий стенографировал под диктовку того самого коренастого человечка с серым лицом, которого Корансез накануне показывал Отфейлю за столом trente-et-quarante. Этот огайский Наполеон прервал свое занятие, чтобы приветствовать гостей.
— Не имею возможности сопровождать вас, господа, — сказал он им. — Флосси покажет вам судно. Пока вы прогуливаетесь, — прибавил он с каким-то вызывающим спокойствием, которым всякий истый янки выказывает свое презрение к Старому Свету, — мы приготовляем вам новые пути для прекрасных путешествий. Впрочем, вы, французы, так хорошо чувствуете себя дома, что почти никуда не ездите…
А знаете вы нашу страну Великих Озер? Вот вам карта. У нас там на Верхнем Мичигане, Гуроне и Эри шестьдесят тысяч судов с водоизмещением в тридцать два миллиона тонн. Они ежегодно перевозят разных товаров на три с половиной миллиарда. Теперь дело идет к тому, чтобы установить прямое сообщение для этого флота и городов, которые он объезжает — Делета, Мильуоки, Чикаго, Детруа, Кливленда, Буффало, Марионвилля, — прямое сообщение с Европой. Озера вытекают в море через реку Св. Лаврентия. Это и есть дорога, не правда ли?.. К несчастью, выходя из озера Эри, приходится перепрыгивать через маленький барьер, высотой в два раза больше, чем Триумфальная арка в Париже: это Ниагара. А потом еще приходится считаться с быстринами возле озера Онтарио… Правда, уже вырыто семь или восемь каналов со шлюзами, которые позволяют ходить вверх и вниз маленьким судам… А мы хотим устроить свободный проход для любого океанского корабля…
И вот этот господин заканчивает переговоры по сему делу, — и Марш показал на секретаря, занятого у телефона. — Вчера вечером окончательно определена сумма нашего капитала: двести миллионов долларов!.. Через два года я на «Дженни» без всякой пересадки проеду с этой набережной к своему дому… Я хочу, чтобы Марионвилль сделался Ливерпулем Озер. В нем уже числится сто тысяч жителей. Через два года будет полтораста — цифра вашей Тулузы, через десять лет будет двести пятьдесят тысяч — цифра вашего Бордо, через двадцать лет мы дойдем до пятисот семнадцати тысяч — цифры старого Ливерпуля. Мы молодой народ, в нас много незрелого, но мы растем — и мы дорастем до вас… На минутку, господа. Позволите?
И неутомимый делец снова начал диктовать, не дождавшись даже, пока его племянница вывела из комнаты выродившихся чад отсталой Европы.
— Не правда ли, какой типичный американец? — шептал Корансез на ухо Отфейлю. — Он это отлично знает и играет в самого себя: Heantoncabotincumenos[15], — как сказал бы нам старый учитель Мерле… Вся их нация в таком роде.