Но во время всего визита он стремился только к одному — поскорее отделаться от мисс Марш и Корансеза, остаться одному и поразмыслить над фактами, которые с такой дикой, ужасной неожиданностью доказали ему, что его священнейшая тайна раскрыта. Покинуть судно для него было большим облегчением, а необходимость еще несколько минут слушать своего спутника — просто пыткой.
— Заметил ты, — говорил Корансез, — как покойная походит на госпожу де Шези? Нет? Как же! Если ты ее где-нибудь встретишь с Маршем, то советую вглядеться. Он тогда забывает обо всем: и о канале возле Великих Озер, и о железной дороге, и о марионвилльских сооружениях, и о копях, и о своем судне — он думает только о покойной дочери. Если бы маленькая Шези потребовала от него Кохинора, он вычерпал бы целое море, лишь бы отыскать этот камень — и все из-за этого сходства… Не правда ли, ведь это довольно необычайно: детский уголок, старые игрушки, трубадуры, картинки в стиле Греза, и рядом этот широкоплечий парень?.. Такой характер должен понравиться тебе.
Если он тебя интересует, ты вволю насмотришься на него 13-го, 14-го и 15-го… Еще раз благодарю за то, что ты согласился сделать для меня. Если тебе понадобится что-нибудь написать мне, то мой адрес: Генуя, до востребования… А теперь мне надо заняться последними приготовлениями к поездке… Если желаешь, я подвезу тебя. Вон как раз я вижу моего кучера Эне. Я велел ему быть тут к одиннадцати часам…
С этими словами Корансез поманил шарабан, который проезжал порожняком, запряженный маленькими корсиканскими лошадками в звонких бубенчиках. Ими правил субъект, который, приветствуя молодого человека, подмигнул плутоватыми глазами и воскликнул:
— Э! Здравствуйте, господин Мариус!
Это восклицание доказывало, что долгие разговоры установили между двумя провансальцами большую фамильярность. Паскаль Эсперандье, прозванный Эне (старшим), был ловким и разбитным малым, все самолюбие которого сводилось к тому, чтобы заставить своих двух «крыс» бежать быстрее, чем русские рысаки великих князей, проживавших в Каннах. Он чистил их, прибирал, украшал цветами и побрякушками, причем обнаруживал такую фантазию, что все компатриоты мисс Марш от Антиба и до Напуля при виде их невольно восклицали:
— How lovely!.. How enchanting!.. How fascinating!..[16] — вопли, которые американцы одинаково издают перед картиной Рафаэля и перед платьем от Борта, перед партией в поло и перед модным гимнастом.
Без сомнения, этот земляк с хитрой улыбкой обладал и дипломатическим талантом, который иногда делал его полезным при секретной интриге. По крайней мере, благоразумный Корансез никогда не брал другого экипажа, особенно когда у него предстояло, как и сегодня, свидание с маркизой Андрианой. Они должны были на пять минут встретиться в саду одного отеля, куда она отправлялась с визитом. Ее карета должна была остановиться у одних ворот, а экипаж Эне — у других. Ввиду этого обстоятельства нельзя было и выдумать ничего более приятного тайному жениху, чем ответ Пьера:
— Благодарю, я лучше пройдусь пешком…
— В таком случае, до свидания, — крикнул Корансез, садясь в экипаж.
И, пародируя известный стих, прибавил:
— И до скорого, синьор, вы знаете где, вы знаете с кем, вы знаете зачем!..
Экипаж повернул в сторону Антиба и удалился с безумной быстротой. Наконец-то Отфейль остался один! Наконец-то он мог остаться наедине с мыслью, которая со страшной ясностью формулировалась в его мозгу с того самого момента, когда мисс Флуренс Марш вымолвила простые слова: «ваш флирт — госпожа де Карлсберг».
«Они все трое знают, что я люблю ее: и маркиза, и Корансез, и мисс Марш. Вчерашний взгляд одной, фраза и улыбка второго, слова третьей и краска стыда за то, что подумала вслух, — вот это уже не грезы… Они знают, что я ее люблю?.. Ну, а вчера, неужели Корансез, подводя меня к игорному столу, понимал все, что происходило в моем сердце? Да возможно ли такое притворство с его стороны? А почему бы и нет? Ведь он сам только что говорил про скрытность. А как надо было уметь сдерживаться, чтобы скрыть от Наваджеро, Шези и всего этого ненавистного света чувство, которое он питает к госпоже Бонаккорзи… Вот он умел скрыть, а я не сумел совладать с моим… Как знать, может быть, все трое видели, как я покупал портсигар? Нет! У них не хватило бы жестокости самим говорить об этом при мне или поддерживать разговор других. Мариус не зол, да и маркиза тоже, и мисс Марш. Но они знают, все же они знают! Но откуда?»