Зажали пошлиной, притом в большом размере,
Кровь судоходных рек, сих голубых артерий
Земли страдающей, чьи вены что ни день
Взрезают ироды, сечет, кому не лень.
Ты пришлым раздаешь богатства без возврата[65],
Скупцам и торгашам, кому ничто не свято,
Чья потная ладонь столь высохшей руки
Грозится мертвого добыть со дна реки.
Учена ты весьма, а как многоязыка[66]!
О эта болтовня, впрямь адская музыка!
Так умирающим являлась духов рать,
Чей дьявольский жаргон нам не дано понять.
Немало у тебя умов и всевозможных
Пророков, истинных подчас, но чаще ложных,
Сама провидица всех бед и неудач,
Ты предрекаешь смерть свою, как лучший врач.
Товар свой, Франция, ты шлешь другим народам,
С умом ведешь дела, венчаешь их доходом,
Поскольку часто хворь так обостряет слух,
Что в теле немощном внимает Богу дух.
Когда, о Франция, внутри тебя разлады,
Добро, что у границ живут в покое грады,
Но если чувствует нутро то жар, то лед,
Могилу просит плоть, и недалек исход.
В алчбе ты, Франция, становишься бесчинной,
Так старцы чем-нибудь грешат перед кончиной,
Недужных хворь трясет, и руки сих бедняг
Всё тянут на себя, а это скверный знак.
Уже твое тепло уходит прочь из тела,
А с ним любовь твоя и милость оскудела,
Потопы множатся и топят всякий раз
Желания твои, и вот их жар погас,
И нужды нет искать в разливе хладной влаги
Огонь и прежний дух, без коих нет отваги.
Как измельчали вы, французы, стыд и срам:
В былом ваш меч легко давал отпор врагам,
И коль вторгался к нам пришлец иноплеменный,
Отцы не прятались за крепостные стены,
Едва вступал он в бой, испытывал сполна,
Сколь доблестны они, сколь их рука сильна.
Являем ныне мы бессилье старцев хилых,
Чей пыл давно погас, тепло иссякло в жилах,
Чьим стынущим сердцам сидеть бы взаперти,
За каменной стеной укрытие найти,
За валом насыпным, вздымающимся круто,
За рвом зияющим надежного редута.
Охотно в крепости сидим сегодня мы,
Чего сердца отцов страшились, как тюрьмы:
Кто тщится натянуть одежды на одежды,
В том больше нет тепла, и выжить нет надежды.
Нам ангел Господа, идущий напрямик,
Возмездье возвестил, явил свой грозный лик,
И эти признаки смертельной нашей хвори,
Проникшие в сердца, отметят лица вскоре.
Вот лики наших бед, напастей череда,
Суровый приговор небесного суда.
Мы отвращаем взор от тягостной картины,
Но дух к ней обращен, дабы постичь причины.
Ты гордо, Франция, подъемлешь свой венец
Среди иных племен, а Вышний, твой отец,
Который столько раз за многое в отплату
Тебя испытывать дозволил супостату,
Горящим оком зрит с небесной высоты,
Как рядом с пришлыми растишь гордыню ты,
Как суевериям ты предалась дурманным,
Которые влекут от Бога к истуканам.
Ты вдосталь ела тук в безоблачные дни,
Но не был этот мир согласию сродни.
Пороки чтила ты, распутство с низкой ложью,
Законы на небо гнала, а Церковь Божью
И следом истину — в пески, в безводный жар.
Был весь обшарен ад, сей склад кромешных кар,
Чтоб новый бич добыть, орудье новой казни,
И племя покарать, погрязшее в соблазне.
Двух духов выкормил подземный адский лес,
Рожденных волею разгневанных небес
Среди отхожих мест из жижицы вонючей,
Чьи испарения густой восходят тучей.
Миазмов вещество и дух сиих зараз
Для очищенья Бог перегонял семь раз;
Так на глазах у всех всплывают постоянно
Завесы влажные тлетворного тумана
От выдохов земли, и эта смесь отрав
Густеет в небесах, звездою некой став,
Твореньем тайных сил, несущих нам приметы,
И каждого разит зловещий взгляд кометы.
Повсюду толпами сбирается народ,
На этот знак беды глядит, разинув рот,
И молвит: «Светоч сей грозит несчастьем скорым:
Костлявым голодом, огнем войны и мором».
Добавим к этим трём две новые беды,
Народ наш разглядел две вспыхнувших звезды,
Но не сумел постичь их сокровенной сути.
Убийцы Франции, два духа, склонных к смуте,
Из адовых глубин явились в наши дни,
Вселились вскорости в двух грешников они,
И туча всяких зол, пороков, своеволий
Нашла орудия для самых низких ролей.
Вот вам два пламени, две плахи, два меча,
Две казни Франции, два лютых палача:
Зловещая жена и кардинал[67], который
Во всем ей следовал и раздувал раздоры.
вернуться
65
Скорее всего, здесь говорится об итальянском окружении Екатерины Медичи, о маршале Бираге, маршале де Реце и герцоге Неверском, однако эти строки, написанные после 1616 г., могут относиться и к фаворитам Марии Медичи, Кончини, Галигай и др.
вернуться
66
Намек на смешение во Франции языков, как при вавилонском столпотворении. Имеется в виду пристрастие двора к различным языкам, особенно к итальянскому.